Рождение советских сюжетов. Типология отечественной драмы 1920–х — начала 1930–х годов

В советской сюжетике побеждает энтузиазм, позволяющий удесятерить человеческие силы, строительство завода завершается в срок, оклеветанный врагами герой вновь возвращается на рабочее место, и, напротив, «вредитель» арестовывается и т. д. В решении данного фабульного звена активное участие принимают персонажи из «органов», какое бы название они ни носили, которые восстанавливают нарушенный порядок. В финалах множества советских пьес 1920-х годов именно агентам ГПУ авторы доверяют окончить действие.

Бдительная домработница Наташа (в «Штиле» Билль-Белоцерковского) запирает собравшихся бежать из страны хозяев, а на просьбы выпустить их отвечает: «ГПУ откроет»; неожиданно появившийся «агент Быстрое» арестовывает проходимца Шантеклерова в финале комедии «Сочувствующий» Саркизова-Серазини; часто пьесы завершают ремарки вроде: «входят… управдом с домовой книгой, два милиционера, уполномоченный Угрозыска и два агента», арестовывающие героя с иностранной фамилией (в пьесе Майской «Случай, {344} законом не предвиденный»), и т. п. И лишь в булгаковской «Зойкиной квартире» эффектное появление агентов ГПУ смазывается неожиданной репликой арестовываемого персонажа, графа Абольянинова[349]. Удивленно-простодушная фраза героя мгновенно переворачивает устойчивую схему противостояния безусловно побеждающей власти и жалкой жертвы, правоты и вины, «силы» и «слабости»: «Простите, пожалуйста, к смокингу ни в каком случае нельзя надевать желтые ботинки». Этой фразой автор завершает окончательную, переработанную редакцию пьесы

[350].

И наконец, сказку венчает безусловная победа добра: «Герой вступает в брак и воцаряется…»[351]. В финале волшебной сказки герой получает награду (обретает «светлое царство», молодеет, получает трон и царскую дочь в жены).

В сюжетике советской пьесы за выполнение задачи герою также воздается: он обретает метафизическую (волшебную) молодость, авторитет. Но, как вариант, напротив, может утратить здоровье, потерять жену (детей, друга), зато получить одобрение со стороны высшей инстанции, духовного авторитета (в виде ордена, похвалы, нового, более ответственного назначения или трудного задания). Наградой персонажу может служить как сама по себе эйфория свершения, так и осознание им того, что жертвы (смерти, болезни, раны, лишения) не были напрасны.

Сюжетика ранних советских пьес предоставляет тот репертуар тем и персонажей, который, будучи значительно суженным и откорректированным, превратится десятилетием позже в соцреалистический канон, чтобы советская пьеса 1930-х годов запечатлела образы и реалии, преображающие суровые российские будни в сказку социалистического рая.

{345} Но главное здесь то, что герой никогда не попадает в «готовое», совершившееся «завтра», он может лишь осознать, что оно, в результате его сверхчеловеческих усилий и свершений, приблизилось. Светлое будущее советской пьесы манит и ускользает, как горизонт (либо «тридесятое царство»), оно так же принципиально недостижимо.

Итак, предложенная исследователем, изучающим структуру волшебной сказки, схема, будучи использованной в разборе типических фабульных звеньев ранней советской пьесы, обнаруживает и здесь небезынтересные интерпретационные аналитические возможности. Это свидетельствует о существовании архаических, общих, «формульных» элементов и в актуальном материале современного и, казалось бы, индивидуального сочинительства. Кроме того, «выявление сюжетного подобия фольклорных и литературных произведений приводит не только к упорядочению их классификации, но и к открытию механизма их порождения»[352].

В миг провозглашения нового государства и даже — новой Земли, мироустройства в целом, чудесного появления «нового человека», свободного от родимых пятен темного прошлого, в, казалось бы, сугубо современных литературных сюжетах исподволь продолжалась «длинная» жизнь человечества. Анализ фабулы ранних отечественных пьес, формализованный с помощью пропповских обобщающих определений, обнаруживает ее глубинное сходство с сюжетами древними, как в мифе либо сказке. Актуальные словесные одежды, спадая, обнажают действенный и повторяющийся, «вечный» скелет человеческой драмы.

Важнейшим результатом предпринятого нами рассмотрения советской сюжетики становится введение корпуса драматургических текстов 1920-х годов, прежде, как правило, анализируемых с тематической либо психологической точки зрения, в общее историческое русло мирового литературного потока.

{347} Глава 10. Заголовочный комплекс ранних советских пьес

Нам предстоит диктатура глагола над именем, предиката над подлежащим…

С. Кржижановский. «Поэтика заглавий»

Рассмотрим особенности драматургического дискурса внутри общелитературного.