Рождённый в Третьем рейхе

– Да он же голодный! – она с умилением наблюдала, как мальчик сосредоточенно ест персик. Он ел с удовольствием и тщательно обгрыз косточку.

– Как зовут-то тебя? – обернулся к нему Пантелей Прокофьевич.

– Как тебя зовут? – повторила Катерина Савельевна. Мальчик молчал. Он не понимал, о чём его спрашивают, только тревожно смотрел на них голубыми глазами.

– Теперь ты Петя, – сказала она. Показала на него, – ты Петя, – показала на себя, – я мама, – показала на мужа, – это папа.

И вновь повторила:

– Ты – Петя.

Так Август стал Петей. Август Линде стал Петром Пантелеевичем Семешко.

* * *

Приехав домой, Пантелей Прокофьевич строго-настрого наказал жене, чтоб до тех пор, пока Петя не выучится говорить по-русски свободно, без акцента, на улицу его не выпускать.

– Они быстро схватывают в этом возрасте, – сказал он. – Главное, чтоб свой язык забыл. А то неприятностей не оберёшься.

Его долго никуда не выпускали из дома. Он учился русскому языку. Любопытным соседям говорили, что мальчик хворает.

И постоянно ему повторяли одно и то же:

– Забудь, всё забудь. Всё, что было с тобой раньше – забудь. Ничего до нас у тебя не было.

Супруги Семешко боялись, что немецкое происхождение их приёмного сына, которого они выдавали за своего, может повредить в будущем и ему самому и им тоже – за сокрытие правды. Ведь немцы скоро уйдут – ни у кого в этом не было сомнений.

– Забудь, забудь, забудь…

И ещё отец предупреждал свою жену, Катерину Савельевну:

– Гляди, чтоб он с немцами не якшался. Услышит немецкую речь, вспомнит язык и все наши усилия пойдут прахом. А то и нас вздёрнут на виселицу – зачем немчонка себе взяли?…

И вновь звучало для Августа-Пети по вечерам при мерцающем свете свечи:

– Забудь, забудь, забудь…

* * *

Фрау Эльза очень переживала. День бенефиса приближался, а известий от дочери не было никаких. Она ждала телеграмму с сообщением, когда ей встречать их, но почтальон обходил её дом стороной.

Накануне бенефиса она вернулась из театра с последней репетиции и домработница Ульрика сообщила ей:

– Фрау Эльза, вам письмо из Джанкоя.

Фрау Эльза жадно схватила его, не обратив внимания на то, что адрес написан незнакомым почерком. Она читала и перечитывала письмо и никак не могла понять, о чём идёт речь. Смысл написанного ускользал от неё. Она ждала, что дочь пишет о приезде домой. Она искала глазами, где написана дата возвращения, но её в письме не было. Вместо этого в письме было что-то другое, чего она никак не могла понять. Буквы разбегались перед её глазами в разные стороны, и фрау Эльза не могла их собрать воедино и выстроить в стройные ряды. Наконец, наверное, после сотой попытки она смогла сосредоточиться и прочитала: «Уважаемая фрау Эльза! С глубоким прискорбием сообщаем Вам, что Ваша дочь Лаура Линде, её муж Пауль Линде и сын Август Линде погибли при крушении санитарного поезда. Перед проходом железнодорожного состава партизаны разобрали рельсы.

Ваша дочь и её муж были образцом служения своему делу, нашему фюреру и великой Германии. Они спасли тысячи жизней солдат и офицеров вермахта. Вы можете гордиться своей дочерью. Мы все будем помнить наших коллег, без которых наш госпиталь опустел…»

Страшный крик вырвался у фрау Эльзы. Не в силах дочитать письмо, она опустилась без сил в кресло. Ульрика прибежала на крик. Фрау Грюневальд лежала без памяти, у кресла валялось обронённое письмо. Девушка подняла его и, прочитав, всё поняла. Она позвонила доктору Брандту и попросила его прийти. Взволнованным голосом она сообщила:

– Фрау Эльза получила письмо с Восточного фронта. Там погибла вся её семья. Ей очень плохо, она в обмороке. А завтра у неё бенефис…

Доктор Брандт тут же явился, сделал укол. Фрау Эльза пришла в себя.

– Как же мне теперь жить без них? – беспомощно разводя руками, говорила она. – Без Лауры, без Августа…

Она вспомнила, как провожала их на вокзале, как ей показалось, что она видит Августа в последний раз. Зачем она позволила ему уехать?! Слёзы ручьями полились у неё из глаз. Какая у неё была замечательная дочь, какой прекрасный внук – и где они теперь? Зачем ей домой принесли эту поганую бумажку об их смерти? Зачем нужна эта дурацкая война, если она забирает самых любимых, самых нужных?…

Фрау Эльза, оставшись одна, сидела в своём любимом кресле, уставившись в одну точку. Где-то выла собака. Или это была не собака?… Вой продолжался нескончаемо. Невероятным усилием воли фрау Эльза заставила себя вернуться к реальности. Она впилась ногтями в свои ладони. Да кто же это так страшно воет? И вдруг фрау Эльза поняла, что это воет она сама…

* * *