Рождённый в Третьем рейхе

В день бенефиса великой актрисы, примы оперной сцены театр был полон. Пришли зрители самых разных сословий. Галёрку, как всегда, заняли студенты. Другие балконы заняла публика не из самых богатых. В бельэтаже, амфитеатре и партере собрались сливки общества, они сверкали своими драгоценностями, переливающимися в свете театральных огней. Среди публики было немало приехавших в отпуск или после ранения военных. Все пришли на концерт отвлечься от будничных забот, от войны и проявить своё почитание и обожание любимой актрисе. Все ожидали необыкновенного зрелища, ведь подготовка к нему шла давно и в прессу проникали сведения о готовящихся потрясающих декорациях, о шьющихся дивных платьях…

Зрительный зал наполнялся людьми. В зале стоял обычный театральный шум от шушукающихся друг с другом зрителей. В оркестровой яме музыканты настраивали инструменты, проигрывали свои партии. Но вот наконец прозвучал третий звонок и свет в зале погас. Освещённым остался лишь театральный занавес. Оркестр грянул увертюру. Те зрители, кому была видна оркестровая яма, видели, как старался дирижёр, как он взмахивал дирижёрской палочкой, словно хотел взлететь с этой грешной земли. С нетерпением зрители ожидали, когда же раскроется занавес. Прозвучали последние аккорды увертюры. После паузы занавес слегка дёрнулся и стал открываться. Постепенно вся сцена предстала перед зрителями. Но что это? Ни шикарных декораций, ни роскошных платьев, ни самой блистательной примадонны… Вместо неё на сцене стояла пожилая женщина без грима, в чёрном траурном платье. С трудом потрясённые зрители узнали в неё свою примадонну.

– Дорогие зрители! – обратилась она к залу. – Большое спасибо за то, что вы сегодня пришли на мой вечер. Я долго готовилась к нему, я хотела устроить для вас большой праздник, чтоб вы запомнили его надолго. Но вчера я получила извещение о том, что моя дочь, мой зять и мой внук погибли на Восточном фронте…

Зал встал. Немцы знали, что такое Восточный фронт. У многих близкие были там, кто-то уже получил похоронки. Шла война, и потери множились, множились, множились…

После минуты молчания, когда все расселись по своим местам, фрау Эльза продолжила:

– Я не отменю свой сегодняшний концерт. Я посвящу его памяти своей дочери, её мужа и сына. Они должны были приехать на мой бенефис и сидеть вот здесь, – она показала рукой на три пустых кресла в первом ряду. – Я верю, что они здесь, с нами, они видят нас, они слышат меня. Сегодня я буду петь для них…

В этот день примадонна Эльза Грюневальд пела так, как не пела ещё ни разу в жизни. Весь свой талант, всё своё мастерство, всё вдохновение она вложила в этот концерт. Зрители устраивали ей овации, заваливали цветами и подарками. А она не видела перед собой ни восторженного зала, ни пышных букетов. Она видела только три пустых кресла в первом ряду. Для них она и пела весь вечер…

* * *

Проходили дни. Потом недели. Потом месяцы. Фрау Эльза не выходила из своей комнаты. Мучительные вопросы обступали её: что дальше? Старость, немощь, одиночество. Как дальше жить одной? И стоит ли теперь жить, когда все её родные уже покинули этот мир?… Её пустая квартира никогда не огласится знакомыми голосами, никто не вернётся, не обнимет её, не спросит, как дела…

Ульрика тихонько подошла к хозяйке:

– Фрау Эльза, там вас какой-то офицер спрашивает, – сказала она.

– Какой офицер? Поклонник что ли? Скажи ему, что я никого не хочу видеть, – равнодушно ответила певица.

– Фрау Эльза, это не поклонник. Он с Восточного фронта. Он знал вашу дочь…

– Так что же ты стоишь? Зови его скорей! – и она ринулась в гостиную.

В гостиную вошёл молодой офицер, рука его была на перевязи.

– Добрый день! Меня зовут Дитер Мюллер. Я здесь в отпуске после ранения. После крушения железнодорожного состава, в котором мы все ехали…

– Рассказывайте же скорей всё, что знаете. Говорите же, говорите!

Дитер Мюллер подробно рассказал о совместной службе в Джанкое, о поездке на фронт в санитарном эшелоне, о катастрофе под Джанкоем, о гибели семьи Линде.

– Почти все там погибли, кто был в этом эшелоне, несколько человек спаслось, да не знаю, живы ли они сейчас – так пострадали, что могли потом умереть от ран и ожогов. Но самое главное, ради чего я пришёл к вам: я хочу сказать, что мы похоронили всех погибших. Похоронили Лауру и Пауля. Но Августа среди погибших не было.

Фрау Эльза вопросительно смотрела на гостя.

– Август был с нами в эшелоне, – рассказывал доктор Мюллер, – Я сам с ним занимался, если я был свободен, а его родители заняты ранеными. После крушения я был без сознания. Но когда пришёл в себя, я искал их всех: Лауру, Пауля, Августа. Лауру и Пауля нашли, опознали. Августа нигде не было. Солдаты собирали трупы… простите, погибших, его среди них не было. Потом они прочёсывали местность, они искали его повсюду, зная, что испуганный ребёнок после такого потрясения мог забиться куда-нибудь в укромное место. Поиски долго не прекращались, но все усилия были тщетными. Мы нигде его не нашли. Поэтому теоретически он может быть жив.