— Я знаю и твои помыслы, сын. Они исполнены мрака и черной злобы. Мне известно все… — при этой фразе Риккареда затрясло и его румяное полное лицо побледнело, а щеки задрожали. Король выдержал паузу. — За что ты так ненавидишь меня, своего отца? За что ты ненавидишь дела рук моих? За что?! Всю свою жизнь я трудился во благо своего народа, работал и сражался, не покладая рук… Посмотри — они все в мозолях и шрамах! — Король скинул мягкие пурпурные перчатки и показал свои руки — действительно, пальцы и ладони были в мозолях, а сами руки — в застарелых шрамах. — Я был избран королем в тридцать, сын, на Ронсельванском поле. До этого я был простым пастухом и охотником. Я вставал рано утром, до рассвета, и засыпал задолго после заката. Я каждый день бился на дуэли со смертью, а первые морщины и седина у меня появились в двадцать пять. Твою мать я потерял, когда ты только родился… И все это время я мечтал, чтобы мои дети и внуки жили лучше, чем жил я! Чтобы женщины не умирали в родах, а дети не боялись по ночам крысолюдов, чтобы люди спокойно гуляли по лесам и чтобы никто и никогда не знал, что такое голод и болезни! Ты знаешь, что такое голод, сын? И как умирает зараженный чумой? А я знаю, сын, я знаю! — Король яростно ударил себя кулаком в грудь. — Я умирал и от голода, и от чумы, когда был ещё юношей! И я видел, как сильные пожирали слабых и матери боялись выпускать своих детей на улицу, чтобы их тоже не сожрали, и я видел, как зараженных чумой выкидывали умирать в канаве и ни один из родственников не подходил к ним, чтобы проститься! Я видел все это! Я видел!!!
Король внезапно стих, выдержав паузу, а потом смягчился. Он взял сына за плечи и обнял.
— Мои труды близки к завершению, я чувствую это. Вчера ночью мне приснился сон, там был этот дракон, я вновь слышал его проклятье… Я знаю, что скоро умру… Но я умру спокойно. Я оставляю свой народ в несравненно лучшем состоянии, чем я его получил на Ронсельванском поле. И лишь одно не дает мне покоя, лишь одно…
— Что… отец… — с содроганием прошептал Риккаред, заранее зная ответ.
— Ты… — Король отстранил сына и внимательно посмотрел в его желтые волчьи глаза. — Я не верю тебе и знаю, что ты ненавидишь дела рук моих, ненавидишь наших небесных покровительниц, ненавидишь Триединую Премудрость. Ты шляешься по ночным притонам и развращаешь молодежь и теперь сердце моей Элвин разбито, ибо ты развратил и её любимое исчадие. Ты — хуже, чем предатель, ты — РЕНЕГАТ!
В глазах у Риккареда потемнело. Яркий солнечный свет, заливавший залу, померк в его глазах, ему стало не хватать воздуха. Он сделал шаг назад…
— Сегодня юбилей основания Ордена Круглого Стола — потрудись на нем присутствовать, сын, — уже официальным тоном, сухо и холодно произнес Король. — Но на следующий день я провозглашу лишение тебя наследства. Наследником престола будет Роланд, а ты отправишься в изгнание, в Заморье, с отрядом своих приверженцев. Поживешь там среди чудовищ, посражаешься, потрудишься… Может быть, тогда ты поймешь, почему я все это затеял, поймешь мою правоту…
Риккаред судорожно сглотнул, но не ответил ничего, мужественно выдержав удар судьбы.
— Впрочем, чтобы подсластить тебе пилюлю — статус принца ты сохранишь навечно — для себя и для своих потомков, равно как и даруемый мною тебе титул маркграфа Заморья. Взять туда, помимо тех, кого обязан, ты сможешь кого угодно и кто согласится туда с тобой пойти.
Волчьи глаза Риккареда наполнились предательскими слезами и две крупные горошины потекли по круглым щекам.
— Разреши мне покинуть тебя, отец… — еле слышно прошептал он.
— Разрешаю, сын, — тихо ответил Король и подал руку для поцелуя.
Когда Риккаред дошел уже до дверей, он вдруг резко повернулся к отцу и воскликнул:
— Зачем ты сказал мне об этом СЕЙЧАС?!
— Чтобы ты был морально к этому готов. И, ещё… Знай, сын, что это не наказание для тебя. Это — твое спасение, которое я дарую по великой любви к тебе. Я не хочу, чтобы ты всю вечность провел во сне и навсегда утратил свою память, хочу, чтобы ты жил так, как САМ хочешь, но и не вредил при этом своим образом жизни другим… Ты ЭТО понимаешь? — Король взглянул принцу Риккареду в глаза, тот опять не выдержал взгляда.
— Я… понимаю, отец… — и, быстро повернувшись, вышел из залы.