Ртуть

– Лейбниц согласен. Применив рецепт, который вы только что прописали, к математике, он создал то, что на этих листах: дифференциальное исчисление.

– А что брат Исаак? Согласен ли он?

– Был согласен двадцать лет назад, когда изобрёл

всё это, – сказал Даниель. – Сейчас не знаю.

– Я слышал от одного из наших кембриджских братьев, что поведение брата Исаака в церкви ставит под сомнение его веру.

– Брат Благоговенье, – резко проговорил Даниель, – прежде, чем распространять слухи, за которые Исаака могут бросить в тюрьму, озаботимся хотя бы, чтобы часть наших братьев оттуда выпустили, идёт?

Ипсвич искони был портом, из которого вывозили ткани, и теперь хирел по роковому стечению обстоятельств – дешевизны индийских тканей и способности голландцев доставлять их в Европу. Типичный образчик нелепого в своей древности английского городка, он стоит в устье реки Оруэлл, на таком месте, где любой – от троглодита до кавалера – решит вбить в землю колышек и осесть. Даниель предположил, что первой – пять или шесть тысячелетий назад – возвели тюрьму и крысы перебрались в неё не позже чем неделю спустя. Когда Карлу II неожиданно взбрело в голову ужесточить закон против инакомыслия, всех сколько-нибудь заметных квакеров, гавкеров, рантеров, конгрегационалистов и пресвитериан Суффолка, вкупе с подвернувшимися под руку евреями, согнали вместе и бросили в эту тюрьму. Их вполне можно было выпустить месяц назад, но король желал, чтобы Даниель, его избранный представитель, приехал и осуществил это лично.

Карета остановилась перед тюрьмой. Благоговенье Гатер остался сидеть, нервно сжимая сундучок, а Даниель пошёл внутрь и до смерти напугал тюремщика официальным документом чуть поменьше скатерти с восковой печатью чуть поменьше человеческого сердца. Затем Даниель вошёл в тюрьму, прервал молитвенное бдение и отбарабанил речь, которую произнёс уже в полудюжине других тюрем, настолько заезженную и банальную, что сам не понимал, говорит что-то осмысленное или внезапно впал в глоссолалию. Судя по настороженным лицам, пуритане какой-то смысл из этого потока слов извлекали. Впрочем, Даниель не знал, какой именно, и не имел возможности узнать, по крайней мере прямо сейчас. Заключённых выпускали по одному, причём каждый должен был прежде оплатить кормёжку и прочие услуги, а иные просидели здесь помногу, не один год.

Затем-то и требовался Благоговенье Гатер с сундучком денег. Мало кто оценил бы королевскую милость, останься узники в тюрьме – теперь уже за долги, набежавшие за время их (неправедного и нехристианского) заточения. Посему король (через Даниеля) организовал сбор средств в церквях соответствующего толка и (хотя сие почиталось строжайшей тайной) добавил недостающее из собственной казны. На практике это означало, что лондонские нонконформисты и английский король сгрузили в сундучок к Благоговенью Гатеру все свои самые старые и чёрные монеты – самые стёртые, опиленные по краям и вообще порченые. Стоимость каждой оценивали (и оспаривали), с одной стороны, ипсвичский тюремщик, с другой – Благоговенье Гатер и те из освобождённых пуритан, кто любил (а) деньги и (б) попрепираться, то есть все до единого.

Даниель организованно отступил на церковный двор, выходящий к морю, – здесь звуки спора отчасти перекрывал прибой. Некоторые освобождённые пуритане находили его и выстраивались в очередь, чтобы прочесть нотацию. Так продолжалось до вечера, но только один – Эдмунд Поллинг – подошёл и пожал Даниелю руку.

Эдмунд Поллинг был вечный старик. Так всегда казалось Даниелю. Во всяком случае, полное отсутствие волос мешало определить возраст. Он выглядел стариком, когда бок о бок с Дрейком сражался против Карла I; стариком шагал он в погребальной процессии Кромвеля. Старый торговец Поллинг частенько появлялся на Стаурбриджской ярмарке с тем или иным товаром и всякий раз нежданно наведывался к Даниелю в Кембридж. Старик Поллинг был на поминальной службе по Дрейку, и, живя в Лондоне, Даниель нет-нет да встречал почтенного старца на улице.

Сейчас он спросил:

– Скажи, Даниель, это глупость или безумие? Ты знаешь короля.

Эдмунд Поллинг был человек разумный. Собственно, он был из тех англичан, чья разумность переходит в идиотизм. Как объяснит любой офранцузившийся придворный, попытки разумно всё объяснить сами по себе неразумны.

– Глупость, – отвечал Даниель.