Рубиновый лес. Дилогия

В замке его тоже иногда подавали вместе с жирными блюдами вроде баранины, чтобы помог растопить масло в желудке. Я сделала насторожённый глоток и причмокнула губами, сравнивая послевкусие – горькое, свежее, как древесная живица. Кажется, то и впрямь была она, разведённая крутым кипятком. На дне плавали зелёные иголки и ягоды малины, засушенные с прошлого лета, а щепотка липового мёда превращала чай практически в десерт, хоть и своеобразный.

– Там случайно нет цикуты? – спросил Солярис, щёлкнув ногтем по моей пиале, и в голосе его уж точно разлилось побольше яда, чем в моём напитке.

– Ты чем-то недоволен, дракон? – Хагалаз зловеще сверкнула на него белой пеленой в глазах. – Я жизнь твоей ширен спасла, хоть и отняла её сначала! Да, это был риск, но где его нет, когда речь заходит о проклятиях? Ты благодарить меня должен, в ноги кланяться! Ишь, избалованный какой! Мало того что уже в третий раз сам ко мне приходишь и спасибо ни разу не сказал, так нос ещё воротишь.

– Солярис!

Я тоже шикнула на него, вспыхнув. Не хватало ещё, чтобы Хагалаз решила, будто мы заявились сюда отчитывать и попрекать её за оказанную помощь! Тем более что цикуту я тогда приняла почти добровольно, по нужде – иначе Сола было не заставить меня убить. Очевидно, вспомнив об этом и о том, зачем мы здесь, он резко присмирел. Посмотрел сначала на меня, потом на Хагалаз и глубоко вздохнул, будто храбрился перед тем, как опустить голову и сказать:

– Каюсь. Я проявил неуважение, шутка была неуместна. Спасибо, что помогла Рубин, когда она нуждалась в этом. За всё спасибо. И за твою изумительно вкусную похлёбку тоже.

Солярис неумело улыбнулся, из-за чего его верхние клыки смешно зацепились за нижнюю губу, и приподнял тарелку супа. Наблюдая, как он делает щедрый глоток бульона, от которого ещё минуту назад плевался, Хагалаз снова подобрела и просияла в ответ, демонстрируя зубы, почти такие же острые, какие были у Сола.

– Хороший мальчик, – похвалила она. – Ну так что? Зачем вы пожаловали ко мне? Вряд ли для того, чтобы смуту здесь наводить да чаи гонять.

– Хагалаз! Хозяйка Рубинового леса, вёльва и жрица Волчьей Госпожи, – заговорила я, откашлявшись, и встала из-за стола, забыв, что мы так и не выразили ей своё почтение должным образом. Хагалаз тем временем уже размешивала черпаком новый суп из наструганных грибов и корнеплодов в глиняном горшке, над которым, облизываясь, свешивалась белая кошка, усевшись на каминной полке. – Я в неоплатном долгу перед тобой, ибо это твой сейд помог мне выжить и остановить Рок Солнца. Несомненно, он искусен и неповторим, ни один другой сейд не превзошёл бы его, но…

– Но? – сощурилась Хагалаз.

– Но что-то пошло не так.

И я робко вытянула из-под заколки красную прядь, ставшую такой приметной, что мне было тяжко смотреть на себя в зеркало.

Больше всего на свете я боялась, что Хагалаз погонит нас из дома если не проклятиями, то веником, особенно когда я пустилась в запутанные объяснения. Начать я решила с того самого дня, как умерла, потому поведала абсолютно обо всём, о чём только можно было: о встрече с Совиным Принцем и его напутствии; о спокойных днях, прерванных неизведанной болезнью посевов и плодов, грозящих голодом селянам; о гибели двух тысяч хирдманов и увядшей Свадебной роще; о притворщике, ворующем лица, и о той песне, что, похоже, слышу, когда он где-то рядом. Я всё-всё рассказала ей, несмотря на то, как Сол сжал губы от обиды, когда понял, что есть вещи, в которые я даже его не посвятила. Он терпеливо черпал ложкой бульон и выливал его обратно, делая вид, что ест – благо Хагалаз была слишком увлечена моим рассказом, чтобы заметить это.

– И вот ещё, – закончила я наконец, выкладывая на свободный краешек стола тисовую ветвь, такую опавшую и ссохшуюся, будто она пережила с десяток зим, не увидев ни одного лета. – Так теперь выглядит священное древо в Столице. Так выглядит Увядание, которое пришло на землю после Рока Солнца.

Хагалаз швырнула черпак за бумажную ширму, которая разделяла её кухню с постелью и ночным горшком, отряхнулась и приблизилась к столу. Всё то время, что я говорила, она только кивала изредка. Однако стоило ей дотронуться до тисовой ветки кончиком грязного пальца, как Хагалаз тут же подскочила, заохала и выставила перед собой руки, будто ветвь могла на неё напрыгнуть.

– Какая дикость! Это же труп богини. Зачем ты его сюда притащила?

– Труп богини? – переспросила я, пряча ветвь обратно в узелок, когда Хагалаз красноречиво смахнула её со стола веником, брезгливо морщась. – Что это значит?

– То и значит! Кроличья Невеста умерла, вот и гибнет всё живое. Без неё природа тоже жить не хочет.

Цокнув языком, Хагалаз сняла моток старой ткани с дверцы поваренного шкафа, опустила его в бочонок с дождевой водой и принялась почти яростно оттирать ту часть стола, где лежал тис, словно я и впрямь запачкала его мертвечиной.