Рубиновый лес. Дилогия

Нить внезапно пришла в движение и бросилась к Стражу змеёй. На первый взгляд она не была настолько длинной, чтобы обвить его с головы до ног, но, кажется, растягивалась на ходу. Секунда – и вот у Стража связаны лодыжки, руки и бёдра, а затем шея по самое горло. Он рухнул перед Тесеей на колени и остался стоять так, полностью обездвиженный. Вся его удаль, вся ярость, прославленная на два мира, сдались оковам женского сейда.

– А ну угомонись, окаянный! – гаркнула на него Госпожа. – Весь сид на уши поднял. И не стыдно тебе?! Благодать свою хвалёную позоришь! Стражник благочестивых и обездоленных, тоже мне, тьфу. Мороки с тобой больше, чем с дитём капризным! Нет твоей Невесты больше, мертва она, смирись и приди наконец в себя.

Страж завертелся, зарычал утробно, как рычала на него белая волчица из-за спины Госпожи, но путы разорвать не смог, словно то сталь закалённая была, а не шерсть. Со Стражем было покончено, но Тесея всё ползла и ползла от него на четвереньках, пока не пробралась через обломки стола и не добралась до Кочевника, зарытого под ними. Кроличья маска так и осталась валяться под задравшимся ковром, забытая.

– Б-братик!

Он закряхтел, лёжа под расколотой скамьёй, и Мелихор подбежала к нему тоже, помогая поднять её. Деревянные щепки усеивали пол вместе с осколками глиняных тарелок, и даже на лицо Кочевника осела древесная стружка. Тесея принялась оттирать её рукавом платья, но Кочевник сразу отмахнулся, как пришёл в себя, всё ещё сердитый за её непослушание. Его топор валялся в противоположном конце комнаты, как и добрая часть наших разломанных вещей.

– Что с ним такое? – спросил Солярис. Он по-прежнему отгораживал меня от Стража рукой и не давал продвинуться вперёд ни на дюйм, даже подойти к Тесее: та пусть и утешала Кочевника, но после такого явно нуждалась в утешении сама. – Почему он накинулся на нас? Что… Что произошло?

– Берсерк есть берсерк, – ответила Волчья Госпожа, медленно подступившись к Стражу. Его голова безвольно покачивалась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы, а грузное сильное тело будто бы съёжилось, уменьшилось в размерах. Больше от Стража не исходили ни угроза, ни звериная мощь. Даже более того: он выглядел больным, измождённым… – Вы зовёте берсерками воинов крепких да бравых, но быть истинным берсерком – значит яриться, как бешеный пёс; боли от огня и копий не чувствовать, биться до тех пор, пока не умрёшь, без любых мыслей в голове. Это почти то же самое, что транс, в какой погружаются вёльвы, взывая ко мне. Далеко не все умеют входить в него, когда сами того хотят… А выйти и того сложнее. Когда Туман Невесту погубил и остался в Подлунном мире, недосягаемый, ярости Стража так много стало, что он перестал быть ей хозяином. Нет больше той, что побеждать её помогала и каждый раз возвращала его назад. Как медведь за кроликом следует, так и он следовал за Невестой всю жизнь, стоило ей вербеновый цветок однажды ему подарить. Странная то любовь. До сих пор её не понимаю. Но чистая, как снег в месяц воя.

– Невеста! – Стон, сорвавшийся с губ Стража от одного звука её имени, пробрал меня до мурашек. Из-под медвежьей морды потекли слёзы, собираясь на линии челюсти и капая вниз. – Невеста…

Волчья Госпожа похлопала Стража по затылку с неумелой ласковостью, прямо на стыке золота и рыжих кудрей, спускающихся по бокам от выбритого затылка. Он больше не дёргался и не рвался, но нить по-прежнему впивалась в загорелую кожу так сильно, что, будь Страж человеком, на нём бы остались кровоподтёки. Несмотря на то что он всего лишь прошёл через дом, погром от него остался такой, что прошлый беспорядок не шёл ни в какое сравнение. Если Медвежий Страж точно так же к Совиному Принцу заявился, то немудрено, что тот решил увести его подальше от родной обители; увести туда, где ничто – и никто – не пострадает.

– Ну-ну, тише… – продолжала утешать Госпожа. – Всё поправимо, всё обратить вспять можно, даже смерть. Вернётся милая твоя, вернётся!

Солярис поджал губы. Вместе с отблеском всколыхнувшихся свечей на его лице пролегла тень узнавания и сочувствия. Неужели он испытывал нечто подобное, когда я умерла? Мог ли он тоже сойти с ума, если бы я не вернулась? Злость, которую некуда выплеснуть, хуже безумия. Она тоже проедает в рассудке зияющие дыры, но не оставляет их пустыми, а заполняет тьмой.

– Ну и зачем вы помешали? Совсем чуть-чуть бы подождали. Едва Медведя усыпил, стихами разум поразил, как он опять разбушевался и за флейтой кроличьей погнался.

Свечи всколыхнулись не просто так: где-то между этажами, под самым шпилем совиного дома, настежь распахнулось витражное окно. Следовало догадаться, что тот, кто умеет летать, и в дом свой залетает, а не входит. Захлопали птичьи крылья, и ставни в башенках тоже загрохотали, застучали от ветра. Он промчался по дымоходу и, почти сровняв огонь в камине с углями, взъерошил страницы разбросанных книг. Все тут же задрали головы, высматривая скользящую по шкафам тень, маслянистую и широкую, но такую шуструю, что взгляд ни на секунду не успевал за неё уцепиться.