Вёльвы часто пели во время ткачества, даже когда не взывали к сейду. Однако песнь Волчьей Госпожи, которую она вдруг завела тихо-тихо, принявшись повязывать пряжу на навершие своего посоха, как на веретено, была особенной. Она рассказывала об охотнике, много лет выслеживающем чёрную лисицу, успевшую постареть вместе с ним до того, как ему всё-таки удалось загнать её в силок. И слова, и история казались совершенно обычными, но голос Госпожи зачаровывал. Он менялся от ноты к ноте, расщеплялся под маской на части и звучал эхом – казалось, будто её устами поют все вёльвы мира, и мёртвые и живые.
Затем Госпожа понесла свою песнь по углам комнаты, проходясь от одной части совиного дома к другой. Следом за ней тянулась нить. А пересекая центр комнаты, Госпожа будто нечаянно обронила нить на ковёр. Нить разрезала его на две равные половины и тем самым образовала невидимую границу. Тот самый капкан, в которую охотник загнал старую лису.
– Пусть Тесея наденет маску и сядет здесь, – велела Госпожа, притопнув ногой рядом с нитью по ту её сторону, что была ближе к очагу, а не к входной двери. – Все остальные должны отойти подальше и помалкивать. Стойте недвижно и не лезьте мне под руку.
– Вы что же, собрались сотворить новую Невесту из моей сестры?! – встрепенулся Кочевник, кажется, только сейчас осознав её замысел. До этого он внимал песне Госпожи с затаённым дыханием и широко распахнутыми глазами, как мы все, не устояв перед очарованием женского могущества, несмотря на все свои предрассудки.
– Лишь на несколько минут, – ответила Госпожа.
Тесея к тому времени уже выбралась из гамака и бесшумно выскользнула из-за спины брата. Когда он опомнился, она стояла посреди комнаты там, где велела стоять Госпожа, и лицо её послушно скрылось за кроличьей маской.
Кочевник воскликнул не то в ужасе, не то в гневе:
– Тесея, а ну сними!
Но она только плотнее прижала маску к лицу, а затем медленно опустила руки, показывая, что та сама приклеилась к её коже, будто была создана для неё. Несмотря на то что Тесея от этого ничуть не переменилась внешне, мне вдруг показалось, что в совиный дом пришла весна. Я почувствовала сладость полевых цветов, кожей ощутила дуновение тёплого ветра и услышала призрачное пение пастушьей флейты, зовущее прогуляться вдоль степей, где зреет первая морошка в месяц нектара. Солярис, на всякий случай держась поближе к возмущённому Кочевнику, тоже оглянулся по сторонам, ища источник музыки, а Мелихор повела по воздуху носом и облизнулась.
Тесея всё ещё не была божеством и никогда бы не смогла им стать, но она позволила отголоску Невесты проявиться, и маска её со стоячими ушами и миниатюрной мордочкой снова засверкала златом.
Однако ничего, кроме этого, не случилось.
– Что именно должно произойти? Совиный Принц явится, так? – уточнил Солярис, когда все простояли в тишине одну минуту, две, три, и Тесея уже начала переступать с ноги на ногу, порядком утомлённая.
Волчья Госпожа вздохнула. Всё это время она перебирала пряжу обеими руками, мыча что-то под маской на тот же песенный мотив, прежде чем ответить:
– Нет, не Принц.
Где-то вдалеке затряслись кристальные деревья, складываясь пополам с оглушительным звоном, с каким бьётся стекло.
– Что это? – навострилась Мелихор, сунувшись к окну и присев за его рамой, отчего напомнила мне маленького любопытного зверька, выглядывающего из норы. – Эй, кажется, там кто-то идёт… Кажется, то действительно не Принц. Разве совы бывают такими громкими и неуклюжими? Неужто это…
Оставалось лишь одно божество, которое могло нагрянуть в совиный дом, помимо его владельца. Божество это было слишком далёким для меня, чужим, а потому я даже представить не могла, на что будет похожа встреча с ним. Как и Принц, он сочетал в себе несочетаемое – войну и надежду, наказание и милосердие, кровь и мёд. Истинный предводитель всех хирдов земных. Защитник бедняков, юродивых и прокажённых. Прародитель воинской ярости и первый берсерк, одаривающий своим благословением всех, кто в этой ярости нуждается, но намерен использовать её во благо. Он жаждал видеть на своих алтарях сырое мясо, точно лесной зверь, и носил на голом теле шкуру одного из них.
– Медвежий Страж, – прошептал Кочевник, впервые поняв что-то раньше, чем поняли все остальные.
– Я же велела на месте стоять, глупец! – крикнула ему Госпожа, и Солярис подался вперёд, надеясь остановить Кочевника, но не успел.
– День, который должен был настать после моей смерти, настал при жизни! – загоготал он, очутившись на пороге в мгновение ока и вскинув над головой топор. – Отец мой духовный, наставник и господин! Я следовал его пути с пяти лет, когда впервые подбил воробья, кинув камень, и принёс матери ожерелье из перьев. Благодать медвежья и медвежье признание – это всё, о чём я мечтаю. О великий Страж, воин неустрашимый, неутомимый берсерк, я ждал те…