Рукопись Бэрсара

Сейчас мы с Эргисом заняты именно этим – данными для армейской разведки. Обсосём, прокатаем, сверим источники, а ночью мы с Дарном залезем поглубже в чашу, и я включу передатчик. А утречком Сибл отправит связного, и ещё до полудня Крир получит привет от меня.

Вот так мы теперь работаем.

Дислокация кеватских частей, потери, изменения в командном составе. Фураж, продовольствие, боезапас. Эргис прав: кеватской армии будет несладко, если мы перехватим этот обоз. А нашим людям не помешает сорок упряжек продовольствия и пулевого свинца. И двести сорок лошадей. Тоже неплохо!

Эргис говорит, я уточняю, а если данные разошлись, мы прикидываем, какому из источников верить; слава богу, дело не в людях, просто мои глубже сидят. Мы говорим, а Ланс молчит. Свёл к переносью брови и смотри то мне, то Эргису в лицо. И в светлом его бесстрашном взгляде ещё непривычное напряжение мысли.

– Тадор?

– Мнётся, – говорит Эргис. – Мнётся и жмётся, ждёт, куда дела повёрнут.

– Нажми, – говорю я ему. – Напомни об Эфарте. Лоэрдан ему этого не простит.

Нахмурился: противное дело.

– Эргис, – говорю я мягко, – в стакане у Лоэрдана голо. Лоэрдан – внучатый племянник Тибайена, а старик любить менять лошадей. Если дней через десять Валдер не прорвёт Приграничье, его ждёт опала.

– Куда ему! – бормочет Эргис. – Заводиться неохота. Склизкая тварь!

– Ничего, Эргис. Не успеет.

Вскинул голову и смотрит в глаза: так ляпнул? Проболтался?

Нет, Эргис, я сказал то, что хотел сказать.

Улыбнулся и кивает: все понял.

Самое важное, что я хотел ему сообщить. И единственное. Об этом нам нельзя думать вместе. Об этом надо думать порознь.

– А что теперь? – не выдержал Ланс. Спросил и пожалел: нахмурился, глядит исподлобья – ну, чего хорошего можно ждать от меня?

– Передадим в армию.

И ясная мальчишеская улыбка на его лице. И восторг в глазах: он мне все простил. Ненадолго – но все.

Семнадцатый день вторжения, и мы уже побывали в бою. Нарвались на мародёров в одной из брошенных деревень. В Приграничье нет живых деревень. Население вывезли, имущество закопали, и кеватцы от злости жгут пустые дома.

Нам пришлось их всех перебить. Как только кеватцы узнают, что я в Приграничье, нам станет намного трудней, потому что начнётся охота. Тибайен прямо жаждет заполучит меня.

Первые потери в первом бою – я к этому быстро привыкну. Я люблю моих бравых лагарцев, терпеливых и бодрых вояк, они как‑то свободней, чем квайрцы, и немного другие в бою. Делают войну деловито и просто, и я уважаю их.

Но пора привыкать к потерям: прогрызая Приграничье, кеватцы расползаются вширь, и все чаще мы будем встречать их на нашем пути.

Непрерывная работа войны. Я всего лишь диспетчер войны, превращаю её беспорядок в работу, раздаю информацию, определённые места ударов, и каждый удар – живыми людьми по людям. Не получается у меня об этом забыть.

Я могу ненавидеть Кеват – как слово или как символ. Кеват, Кеватская империя – провозвестник Олгона. Но разве я ненавижу Олгон? Нельзя ненавидеть страну, в которой родился. Правительство – да. Законы – да. Образ жизни – да. Но есть телесная память прожитой жизни, и часть этой памяти – мой прежний язык. И это язык скорее кеватский, чем квайрский – интонации, выговор, построение фраз.

Все немного сложнее в этом году. Только рисунок похож, а внутри все иначе. Баруф опять уступил мне эту войну. Этакий жест: делай по‑своему, я не мешаю. И Крир не мешает: чем лучше сражается Приграничье, тем дольше армия не вступает в игру. Он просто кружит, пощипывая кеватцев, и ждёт, когда мы их загоним ему под нож. Новое в этой игре – только радиосвязь, люди Эгона, внедрённые в каждый отряд, и Сибл – мой двойник в самой гуще событий.

В прошлом году мне не надо было скрывать себя от своих.

Именно в этом, наверное, дело. В прошлом году я был просто среди своих, и не было никаких иных вариантов. Есть мы – есть они, враги – и свои, чужие – и наши.

Мне очень не хочется думать об этом, но слишком долги лесные пути – гораздо дольше, чем нужно для мыслей о деле. Мы мчимся, крадёмся, просачиваемся сквозь лес, и хмурые лоцманы леса, лесовики Эргиса, без компаса, карт и часов приводят отряд в условный миг в условное место. Охраною ведает Ланс, разведкою – Дарн, пока мы в пути, мне просто нечего делать; я успеваю обдумать все – и приходит другие мысли, несвоевременные, ненужные мне, но прилипчивые, как пиявки.

Став квайрцем, я заново становлюсь олгонцем.