Рукопись Бэрсара

Квайр – моя родина, к которой меня влечёт. Мой дом, мои близкие, почти всё, что дорого мне, – в Бассоте. Мои боевые товарищи, что сегодня роднёй, чем родня, – лагарцы. А рядом, в Кевате, есть тоже десятки людей, природных кеватцев, сроднённых со мною целью. И сам Кеват, как ни странно, не безразличен мне. Империя рабства, нищеты и безмерных богатств, невежества – и утончённой культуры. В ней зреют стремления, которых не знает Квайр. Жестокая жажда свободы – хотя бы духа. Болезнь справедливости наперекор рассудку. Все жаркое, все мучительное, все больное, но эти ростки человечности из‑под глыбы страшного гнёта волнует меня сильнее, чем все достижения квайрцев. Я тоже такой, как они, и всё, что сложилось во мне, вот так же проталкивалось сквозь несвободу.

И все эти страны мелькают вокруг, как стекла в безрадостном калейдоскопе. Одни и те же леса, похожие города, почти однозвучная речь, и что‑то во мне противится однозначности определений «мои» и «чужие» – кто мне чужой, а кто свой? И есть ли хоть что‑то чужое на этом огромном пространстве от северных тундр до ещё не построенных верфей Дигуна?

Крир опять заменил кеватцев к Исогу! Не знаю, чему удивляться – умению Крира или глупости кеватских вельмож. Кто был под Исогом, тот его не забудет. Завалы и топи, и хмурая крепость, надёжно перекрывшая путь. Ни разу не открывшиеся для врага ворота страны.

Все, как тогда: они подошли к Исогу, а Крир ударил их с тыла и направил в болота. И в болотах растаяли корпус Кадара и корпус Фрата – без малого шестнадцать тысяч солдат.

Победа, которая ещё не победа, потому что Валдер сумел перейти в наступление, и Криру пришлось поскорей отвести войска.

Наши силы нельзя соизмерить – вот в чём несчастье. За минувшие дни Приграничье вместе с Исогом проглотило тридцать тысяч врагов – войско, равное нашему – и теперь их осталось лишь три: три таких войска, как наше.

А мои ликуют. Радость первой победы! Мы в дороге или в бою, а иногда и в бою, и в дороге; мы дерёмся, защищаясь, и дерёмся, чтобы сменить лошадей, и всё‑таки делаем проклятую работу войны.

Олоры предали нас. Слишком большая охрана у кеватских обозов, и олоры вернулись в свои леса. А наших сил не хватает, и хотя бы один из трех обозов всё равно доходит к своим. Они не голодают пока, но им уже не хватает пуль.

А нам не хватает людей. Мы теряем людей, и никто не приходит взамен, потому что мы заперты в Приграничье и отрезаны от страны. Жестокая уловка Баруфа: истребить и нас, и врагов. Я припомню это ему, если чудом останусь жив; я что‑то не очень верю, что вырвусь и в этот раз, но мы делаем работу войны, крутим её колесо, и Сибл – второе моё «я» – уже стянул к Исогу людей, и я уже знаю, что Валдер отстранён. Послезавтра он получил указ и поедет держать ответ, и я нанесу свой главный удар – подлый, конечно, удар, но они виноваты сами – зачем их настолько больше, чем нас?

Передышка. Ночью должен приехать Эргис. Люди спят вповалку – свалились, едва накормив коней. Кончились бивуаки с разговорами и стряпнёй, мы едем, дерёмся или спим; я и сам бы свалился, как куль, но скоро прибудет Эргис, и я должен знать, что я ему скажу.

Не спят часовые, не сплю я, и поэтому не ложится Ланс. Сидит и молча смотрит в костёр и думает о чём‑то таком, о чём положено в двадцать лет. А о чём я думал в двадцать лет? О физике, о чём ещё?

– Биил Бэрсар, – говорит он вдруг, – а если мы не удержим их в Приграничье?

– Не удержим, – отвечаю я. – Это всего лишь разминка, Ланс.

– Значит, они прорвутся в Квайр?

– Конечно. Надеюсь только, что не дальше Биссала.

– Спокойно вы об этом!

Молчу. Есть мысли и есть боль, и лучше держать их в разных карманах.

– Но почему вы думаете…

– Потому, что нас мало, а будет ещё меньше. В прошлом году было достаточно двухкратного превосходства, чтобы квайрская армия с бездарным командующим дошла до Гардра. И великий полководец – тавел Тубар – не смог этого отвратить. Здесь превосходство трехкратное, и Тибайен может выставить ещё шестьдесят тысяч. Это плохая война, Ланс, нечестная и несправедливая.

– Не понимаю, – говорит Ланс. – Это вы точно сказали: неправильная война. Войска должны воевать, – говорит он. – Это благородно – воевать. Дело благородных. Моя жизнь, моя кровь за мою страну. А тут…

– А разве то, что делаем мы, неблагородно? Именно мы прикрыли собой и Квайр, и Лагар. Поясок Приграничья, – говорю я ему, – а за ним только Квайр. Восемь дней для гонца или месяц для войска – и они уже вступят в Лагар…

– Я знаю, зачем я здесь, биил Бэрсар! Но так не воюют! Это убийство, а не война!

Представь себе, мальчик, я думаю так же, и мне самому противна эта война. Но я отвечу:

– Всякая война – это убийство, Ланс. И когда одетые в разные мундиры убивают друг друга, и когда проходят по завоёванной земле, убивая беззащитных. Как бы и зачем один человек не лишил жизни другого – это всегда убийство.

Смотрит с недоверчивою усмешкой, и в незамутнённых, не тронутых жизнью глазах превосходства юнца и уверенность профессионала.

– Говорите, как поп!