Рукопись Бэрсара

‑ Что санитарные нормы установлены для нас, и неизвестно, является ли такая концентрация токсичных веществ опасной для верхних. Что существа, приспособившиеся к гибельным для нас условиям на поверхности, должны обладать защитными механизмами, способными нейтрализовать почти любое внешнее воздействие. Что твое утверждение о том, что уровень мутаций превышает допустимый, и что у верхних разумных сдвинут жизненный цикл, нуждается в тщательной проверке, поскольку ты можешь не знать, как обстоят дела в других популяциях. Не исключено, что разные подвиды и расы верхних разумных очень значительно отличаются друг от друга. Что разброс в пределах ‑ явление естественное, вызванное, возможно, жестким излучением звезд. Что наличие мертвых зон может быть обусловлено не нашей деятельностью, а, скажем, природными условиями поверхности. Продолжать?

‑ Да нет, ‑ говорю, ‑ хватит. На что ж ты тогда надеялся?

‑ На Контакт. На прямое обследование генетического материала.

‑ Эх, ‑ говорю опять, ‑ Наставник! Что ж ты наделал! Ладно, оба мы с тобой виноватые. Ты ‑ что по мне о людях судил, а я ‑ что по тебе о ваших.

‑ Но почему? ‑ спрашивает. ‑ Почему, Ули?

А мне уж и говорить расхотелось. И себя жаль, и его, и дела нашего загубленного.

‑ А потому, что разные мы очень, понимаешь? Ни обычаи у нас, ни логика не совпадают. С маху того не одолеть ‑ время нужно и терпение, да еще доброта. У тебя‑то всего в достатке, а у прочих ваших, выходит, и вовсе того нет. Вот и загубили дело.

‑ Значит, по‑твоему, все испорчено бесповоротно? Ты отказываешься от новых попыток наладить Контакт?

‑ Да нет, ‑ говорю, ‑ не отказываюсь. Сделаю, что смогу, а все толку тут уже не будет.

В тот самый день ко мне гости заявились. Удостоили. Шестеро пришло, и среди них тот, главный. Здоровенный он оказался, матерый, чуть не на четверть Наставника длинней.

Еле я на ногах устоял, как они вошли, такой меня густой неприязнью обдало. Это я зря, что у них чувства невыраженные. Очень даже выраженные... иногда. Ну вот, главный, минутки не промедлив, спрашивает сразу:

‑ Почему ты не предупредил, что твои соплеменники могут отказаться от Контакта?

‑ А вы спросили? ‑ отвечаю. ‑ Мне, ‑ говорю ‑ и в голову не пришло, что вы, ничего не выяснив, за дело возьметесь.

Тут они будто растерялись. Не все, конечно. Главный, какой был, такой и остался... каменный, а до прочих дошло... до кого больше, до кого меньше. А Главный свое:

‑ Мы считали, что... (опознавательный импульс для меня треском прошел, да и так ясно: о Наставнике речь) имеет полную информацию о верхних разумных.

‑ А откуда он ее бы взял? ‑ спрашиваю. ‑ Я ему много объяснить не мог, потому как понятий общих нет. Я, ‑ говорю, ‑ даже слов таких в вашем языке не нашел, чтобы о наших делах толковать. Если вам виноватого надо, так не там ищите. Даже, ‑ говорю, ‑ исходя из требований независимой проверки, надлежало бы узнать начальные условия и основные параметры процесса.

Тут дело немного сдвинулось, разделились они. Внутри переменились, в себе. Ну, Главный ‑ тому все равно. Ему что говори, что не говори, он с готовым мнением пришел. Я еще в первый раз почуял, до чего ему не хочется, чтоб мои слова правдой оказались. А вот с другими ‑ по‑разному, потому про виноватого это точно пришлось. Только пока не сказал, они сами не понимали, а теперь застыдились.

Я, если честно, так и не думал ни о чем, ни слов не искал, ни доводов. Я их слушал. Потому что они ‑ это и была главная наша беда. Что люди? Ну, не вышло на первый раз ‑ так мир большой, можно в другом месте попробовать. Оно досадно, конечно, что с моими‑то, с деревенскими не вышло, а я, правду сказать, сильно и не надеялся. Лучше бы, конечно, с долгоживущими попробовать. А вот они ‑ беда. Потому как им‑то, оказывается, и попробовать не хочется. Да нет, не то. Хочется ‑ и не хочется. И стыдно, и обидно, и охота, чтоб все по‑старому осталось. Чтоб, значит, мясо есть, а скот не резать. И всего хуже, что там внутри, на донышке. Это с верхним‑то, с осмысленным, можно бороться. А вот ежели оно внутри, пока не решится, не сложится, никак не подлезть. Только ведь нашу‑то судьбу, не нам, а им решать. В полной мы их власти, а они же ко мне не за помощью пришли, не за советом, а чтоб нежеланье свое оправдать. Я это быстренько расчуял. Мне только Наставник сильно мешал. Что‑то с ним неладное было, такая лютая боль, хоть криком кричи. Мне б к нему ‑ уж не говорить! ‑ какие разговоры! ‑ просто душу подставить, чтоб полегчало, а я не могу, я к ним привязан, их должен слушать, потому дело‑то не шуточное. ‑ так меня надвое и раздирает.

А молчание тянется, им оно хуже, чем мне: я занят, я при своем праве, я тут обиженный, как ни верти. Если б тут Наставника не было! Держит он меня, нельзя мне вкрепкую драться, всякое мое слово не так по тем, как по нему бьет.

Ну, тут наконец Главный изволил слово молвить:

‑ В том, что ты сказал, есть известный смысл. Видимо, мы переоценили объем имеющейся у нас информации.