Рукопись Бэрсара

Та шестерка была из третьей цепи ‑ уже третья цепь, подумал он, уже... ‑ и только двое ушли от луча. Просто они шли по краям и успели упасть: здоровенный четверорукий и совсем маленький ‑ человек?

Четверорукий остался лежать, но Алек видел, что он живой ‑ накрыл голову парой рук, а другой скребет по земле, а маленький ползет, боже, куда он лезет, дурак, там же огонь!

Это и правда был человек, карлик? Нет, он мне по грудь, но тут наступил Сигнал, и опять он не думал до следующего рубежа, а там уже косили четвертую цепь, это не по правилам, подумал он и упал, потому что поле ушло.

Они лежали, уткнувшись в горячий прах, и ждали, когда их толкнет вперед, а малыш все полз к горящему танку, прямо в огонь. Ослеп, подумал Алек, сейчас он умрет, и я тоже скоро умру, господи, думал он, я больше не хочу умирать, господи, прости, что я в тебя не верю, только помоги ему и мне.

Малыш вскочил. Серебряная фигурка мелькнула в дыму и влетела в самое пламя. И пылающий танк ожил, шевельнулся, рыкнул ‑ и как ахнет пламенем в горизонт! И сразу впереди все стало огнем, и другие танки дружно харкнули в горизонт, а маленький факел вылетел из костра и покатился, сбивая огонь, но они уже встали и пошли, и лучемет запрыгал в руках, и больше ничего, только огонь и ничего, ничего...

Они шли по черной, спаленной навек траве, и черные вихри кружили черный прах.

"Может, это те кого уже нет", ‑ вяло подумал Алек, и это была первая мысль, а за нею пришла первая боль. Когда же это меня? подумал он. Ничего, пройдет, всегда проходит, и они шли; серебряные фигурки поднимались из черного и становились в цепь, и вся его пятерка была при нем, я ‑ молодец, подумал он, здорово я тогда, и уже становилось светлей, и боль ушла, и серебряные стены Казармы засветились, обещая покой.

‑ Меня зовут Альд, ‑ опять сказал новичок.

Они сидели вдвоем за столиком для людей, а Алрх и Алфрар свернулись в клубки на лежанках, а те двое ушли в свои спальные норы, потому что не нужна даже эта скудная благодать ‑ время для себя.

‑ Алек, ‑ лениво ответил он, и Альд поглядел на него. Совсем человеческое лицо, красивое даже, а видно, что не с Земли...

‑ Альд, Алек, Алрх?..

‑ И все прочие. Группа "Ал".

‑ Весельчаки! ‑ сказал Альд. ‑ Алек, что такое Легион?

Вопросик что надо, и взгляд у Альда прямой, и в голосе эдакий звон. Редко бывает, что из‑за смысла слышишь чужой язык, а тут, словно фильм, озвученный за кадром. Он даже удивился, что вспомнил, давным‑давно все ушло...

‑ Сборище мертвецов. Был у нас такой парень ‑ Алул. Распылили. Значит, некомплект. А тут где‑то Альда пришили. Воскресили, подучили ‑ и в строй. Доволен?

‑ Нет, ‑ сказал Альд. ‑ Я в загробную жизнь не верю.

‑ Так пришили же?

‑ Еще как! Лучеметом на две половинки. А тебя?

‑ Забыл, ‑ ответил Алек. ‑ И ты забудешь.

‑ Значит так? ‑ Альд обшарил взглядом Простор ‑ нескончаемое пространство, где кишели люди и нелюди; сидели, лежали, висели, говорили, кричали, творили что‑то такое, для чего не сыщешь слов, ‑ и усмехнулся. Кто угодно, лишь бы не трус и умер в драке? Веселое место наша Вселенная! За что же мы воюем?

‑ Так.

‑ Тогда хоть с кем?

‑ Много вопросов задаешь, парень.

‑ А что, нельзя?

‑ Не стоит, ‑ ответил Алек. ‑ Кто много болтает, прямая дорожка в первую цепь. Видел?

‑ И вы со мной?

‑ Группу не делят. Боевая единица.

‑ Прости, Алек, ‑ сказал Альд.

Спальная нора для человека ‑ это два на два, постель, столик, да душ за узенькой дверкой.

Он сбросил форму и повалился в постель, ощупывая новый рубец. Гладкий, плотный и маленько зудит, пропадет, ‑ подумал Алек. Будет новый бросок и новый рубец, а этот пропадет...

А раны все равно болят, подумал он. Проклятая игра, подумал он. Сколько раз меня убивали? Зачем мне живое тело, подумал он, чтобы чувствовать боль?

Минутка свободы перед тем, как тебя отключат. Ненависть до тоски и тоска до ненависти.

Ненавижу, подумал он. Белесое небо, под которым идти, и этот проклятый бой, когда не видишь врага и незачем его убивать.

Теперь пошла другая карта ‑ третья цепь. Готовься в распыл. Не скажу, подумал он, выйдем на рубеж, сами поймут.

Они шли по еще живой земле, по коротенькой, нежной лазурной травке, а с белесого неба вроде даже бы пригревало, и стены Казармы уже растворились в Нигде.

Они шли не спеша, растягивали шаги, и сотни серебряных теней скользили со всех сторон, и сейчас он любил их всех, сколько их есть тут в степи, а больше всего своих, неустрашимую группу ‑ "Ал"; ему даже захотелось что‑то запеть, заорать какой‑нибудь гимн, но мы это одолеем, знаем, что к чему, скоро я не то запою.

Алрх тихонько потянул за рукав, и Алек поглядел на него. Ишь ты! Сложил щупальца перед лицом и закрыл перепонку на глазах.

Алек засмеялся и похлопал по блестящей броне. Алрх пришел на бросок позднее, чем он, ему быть старшим, если меня распылят. Вот чудак, умиленно подумал он, нашел чего извиняться. Прямо совестно: а вдруг это его распылят? Извинялся ‑ извинялся, а старшим не будет...