Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом

Сбылось, как братья и загадывали. Дементий, с разрешения князя Мстислава, покинул дружину и вскоре после прибытия воинов Ярослава из-под Городца в Киев отправился с сотником Бакуней в Константинополь, следующей весной от него пришла весточка, в коей писалось, что у него все хорошо. Следом за Дементием из стольного града в радимическое селище отъехали Витим и Надежа с детьми. Никита остался в Киеве, четыре года служил в дружине Ярослава, но, помня о клятве, данной всевышнему во время войны ромеев с иверийцами, готовился к пути служения богу. Благо на то время задумал великий князь основать в Новгороде мужской монастырь в честь святого Георгия. В этот-то монастырь и решил пойти Никита. Так когда-то, со слов матери, хотел поступить его отец Мечеслав, так поступали и некоторые воины в Греческом государстве, чтобы отмолить грех убийства людей, совершенный во время сражений. На счету Никиты загубленных душ было немало. Имелась и еще одна горестная причина, подвигнувшая на этот шаг. На третий год после его приезда скончалась Таисия: будто для этого ждала сына столько лет…

После смерти матери Никита жил один, в свободное от службы князю, походов и житейских дел время занимался чтением церковных книг, готовил себя к обители. Перед тем как постричься в монахи, Никита решил навестить жилище старого волхва Живорода. В спутники взял с собой бывальца Торопшу: вдвоем веселее, а потому и путь короче. Место едва нашли, поистерлась за минувшие годы память Никиты. За десять лет отсутствия поросли быльем прежние тропы, молодые деревья выросли, набрали силы, стали могучими исполинами, старые деревья рухнули, превратились в труху, на их месте взошла поросль, в иных местах вместо целины пашня, в других появились овражки. Бог сподобил, привел туда, куда надо, вот только тщетно пытался Никита докричаться волхва, остров ответил молчанием. Торопша махнул рукой:

– Небось помер твой волхв, сколь лет минуло. А может, и жизни лишили.

– Кто? – удивленно спросил Никита. – В этакой глуши? Живорода даже волки не трогали.

– Живорода, молвишь?

– Так волхва звали.

– Слышал я про этого мудрого старца. Большим почтением пользовался он у здешних жителей. Многих от болезней излечивал, но не многих к себе подпускал… Только есть такие люди, которым спрос не нужен… Вот что тебе скажу: волки, может, твоего старца и не трогали, а человек мог. Ты, Никитка, многое повидал, так неужели до сих пор не понял, что люди иногда хуже волков?.. В позапрошлом году этими местами войско Ярослава к Чернигову шло. Князь тогда зол на волхвов был за смуту, содеянную ими в Суздале и соседних землях, велел все капища, что на пути встретятся, разрушать, а волхвов лишать живота. Прежде многие из служителей старых богов были преданы смерти в Суздальской земле… А как иначе?

Никита сунул Торопше повод:

– Держи.

Торопша взял повод, удивленно посмотрел, как Никита стал раздеваться.

– Никак на остров собрался? Смотри, река разлилась, плыть далеко, да и вода еще холодна, как бы водяной тебя в омут не утащил. Ногу сведет, не выплывешь.

– На все божья воля. – Никита подошел к воде в одних штанах, перекрестился, нырнул.

Перекрестился и Торопша:

– Хоть бы не утоп, Таисия ведь и на том свете мне этого не простит. До самой смерти покойная корила меня за то, что прежде оставил его с князем Борисом на реке Альте.

Наконец над водной гладью показалась голова Никиты. Торопша облегченно вздохнул:

– Слава тебе, господи!

Никита достиг острова, выбрался на берег, устало зашагал к капищу. Шел по памяти, тропинка к обиталищу волхва давно поросла быльем, древних богов уже давно никто не навещал и за капищем не ухаживал, а это значило, что Живорода здесь нет. Сердце сжалось от предчувствия потери.

Торопша оказался прав, на острове побывали те, кому поклонение старым богам было не по нраву. Деревянные изваяния были повалены, наполовину сгоревшая крыша полуземлянки просела. Кто-то разорил жилище Живорода. У входа, скрытые травой, валялись несколько деревянных ступ, ковш, черепки разбитых глиняных плошек, лосиные рога. Когда-то здесь его спас от смерти Живород, а теперь волхва нет, и некому его приветить, сказать доброе слово. В надежде на чудо Никита заглянул в перекошенный дверной проем. Жилище пустовало. В сетке солнечных лучей удалось рассмотреть обугленный стол и лавку. Огонь успел погулять по обиталищу волхва. Были причиной пожара люди или молния, ведомо только богу. Никита горестно вздохнул. Ушел Живород, пали его кумиры. Никита снял с шеи подаренный старцем оберег, повесил на ветку молодого дубка.

– Прости, дедушка Живород. Един у меня бог.

– Угу-у! – раздалось сверху.

Никита задрал голову. На одной из веток сидела ушастая сова. Серовато-бурая птица, как показалось Никите, с укором и презрением взирала на него красновато-желтыми глазами. В горле у Никиты перехватило, сглотнул слюну, хрипло выдавил:

– Угуша! Ты!

– Угу-у! – ответила птица.

– Уж не ты ли виной бедам Живорода? Ведь предупреждал старца, что сова – вестница несчастья, а он в тебе иное, доброе усмотрел.