Русь: от язычества к православной государственности

Византизм, уверен Леонтьев, сплотил Русь и дал ей силы преодолеть все невзгоды – от монгольского ига до отпора агрессивным притязаниям западных соседей. «Под его знаменем, если мы будем ему верны, мы, конечно, будем в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы, если бы она, разрушивши у себя все благородное, осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости!»[451] Разве Леонтьев заблуждался? Напротив, он – прорицатель. Константин Николаевич предсказал образование враждебного России Евросоюза, который в конечном счете даст старт европейскому увяданию. Его симптомами станут нивелирование национальных различий, формирование «среднего европейца», увлеченного исключительно погоней за собственным благосостоянием, крушение традиционных моральных и нравственных норм и ценностей, восприятие христианства как «моральной басни», «истолкование которой есть экономический и моральный утилитаризм»[452]

.

Эта гниль, как утверждал Леонтьев, будет навязываться России. Увы, все это происходит на наших глазах. Каков выход? России нужна внутренняя сила, нужна крепость организации, крепость духа дисциплины для того, «чтобы защищать от натиска его последние охраны нашей независимости, нашей отдельности»[453]. Не сливаться с Европой, не «стучаться» в европейский дом, к чему призывают современные российские либералы, а всеми силами отстаивать свою национальную идентичность и самобытность.

Леонтьев предупреждал: «Россия может погибнуть только двояким путем – или с Востока от меча пробужденных китайцев, или путем добровольного слияния с общеевропейской республиканской федерацией»[454]

. Сегодня эти две опасности не просто очевидны, а кричат во весь голос: Россия, вспомни свое историческое наследие выживания во враждебном мире, идущее еще от Византии – укрепляй власть, духовно сплачивай общество, береги нравственные, проверенные веками ценности, укрепляй силу духа, твердо иди по своему самобытному историческому пути! Русским, как утверждал Леонтьев, следует прежде всего «стремиться со страстью к самобытности духовной, умственной и бытовой»[455]. И тогда они смогут противостоять «перерождению человеческих сообществ на началах нового, теперь духовного рабства»[456]

.

Поэтому ряд современных исследователей пишут о византизме Леонтьева не только прошлого, но и будущего. Автор талантливой статьи «Константин Леонтьев и византизм», опубликованной в журнале «Вопросы философии», Н.М. Северикова пишет об этом византизме будущего: «За прошедшее тысячелетие жизнь человечества неузнаваемо изменилась: стали иными не только условия существования общества и основы его развития – произошла трансформация идей, принципов, определяющих отношение человека к миру, нормы его поведения, цели, средства и ожидаемые результаты человеческой деятельности. Идеи византизма в интерпретации К. Леонтьева приобрели иное содержание: дали импульс к направлению его размышлений применительно к современности и перспективе грядущего развития России, ее мессианской роли в объединении православнохристианских народов – именно их единство и должно стать залогом утверждения византийских идей “завтра”, или, как выражает свою мысль К.Н. Леонтьев, “византизма” будущего»[457]

.

Один из крупных российских философов и богословов, В.В. Зеньковский, предрекал, что интерес к Леонтьеву будет возрастать и его имя не будет предано забвению как эпизод русской философской мысли. Зеньковский утверждал, что «в свете трагических судеб России взгляды Леонтьева, его отдельные суждения приобретают особенную значительность по своей глубине и проницательности. Только теперь становится бесспорным, насколько хорошо разбирался во многих проблемах ясный и независимый ум Леонтьева»[458].

Почему Леонтьев видел в византизме уникальную формулу исторического бытия? Прежде всего, потому что Византия как государство имела наднациональный характер, вбирала в себя различные этносы и народности, обеспечивая им равные гражданские и иные права. Ф.И. Успенский связывает необыкновенную жизнестойкость Византии, зажатой враждебными силами с запада и востока, с тем, что «Восточная империя разрешает проблему, которой не удалось разрешить Западной – она ужилась с новыми варварскими элементами, вступив с ними в такой род соединения, который не удался на Западе»[459].

Враждебным «варварам», жившим в пограничье империи, византийцы платили за «добрососедство» и оборону границ, их элитам жаловали высокие титулы и знаки отличия, награждали землей в пределах империи, а представительниц знатных византийских фамилий выдавали замуж за аристократов «варваров». Византия «не только нашла способ воспринять в себя новые этнографические элементы… но еще представила опыт согласования романизма и эллинизма с началами, воспринятыми от новых народов»[460].