Русь: от язычества к православной государственности

На протяжении всей российской истории, включая советский период, задачи эффективного государственного управления и развития были неразделимы с задачами духовно-нравственного порядка. Это одна из фундаментальных традиций российской истории, имеющая истоки в византизме.

Византия отторгала этнические приоритеты. Подобное византийское наследие ярко воплотилось в историческом бытии Руси, которая отталкивала этническое, выдвигая на первый план христианское. Об этом замечательно написал М.В. Дмитриев: «Глядя на себя, русские люди не мыслят этническими категориями. Они смотрели на себя, во-первых, как на православных христиан, во-вторых, как на подданных русского царя»[469]

. Этот взгляд «на себя» безусловно родом из Византии, где главным были не этнические корни, а преданность империи и православию. В силу этого на Руси: «И татары, и протестанты, и буддисты… и язычники виделись в этом смысле как “русские люди”, то есть подданные российских самодержцев. Аналогично литовскими людьми считались жители Великого княжества Литовского, польскими людьми – те, кто служит польскому королю, «татарскими людьми» – те, кто служит татарским ханам»[470].

В древнерусской традиции понимание «русскости» как этничности отвергалось. Русскость сливалась с православным, была ею поглощена. У русских чувства национального превосходства тонули в православном братстве, вобравшем в себя сотни этносов. В силу этого православная Русь стала для различных народностей, а позже наций общим и родным домом. М.Н. Катков в свое время писал, что инородцы – подданные Российского государства, «дети одного Отечества, они живут с нами, связаны с нами тысячью интересов, и такие же, как мы (иногда более), хозяева во всяком русском деле…»[471]

.

Подобное отношение к другим национальностям имеет глубокие корни. Славянофил А.С. Хомяков писал, что в нас издревле «живет желание человеческого сочувствия; в нас беспрестанно говорит теплое участие к судьбе нашей иноземной братии, к ее страданиям, так же как к ее успехам; к ее надеждам…»[472]. На долю русского народа выпало множество страданий, но они воспитали не жестокость, а глубокие чувства сострадания, которые и легли в основу взаимоотношений с другими народностями и нациями. «Европеец, вечно толкующий о человечестве, никогда не доходил вполне до идеи человека»[473]

, – утверждал А.С. Хомяков. Ему для этого не хватало сочувствия и любви собственно к человеку. Всем правил сухой рационализм и утилитаризм.

Основной смысл исторического бытия Руси-России заключался в совместном культурном, экономическом и политическом развитии различных этнических и религиозных групп, объединенных мощной духовной идеей и наднациональной государственностью. Такой идеей на Руси-России была идея православия с ее проповедью общности народов. Огромную роль в формировании соответствующего самосознания играло восприятие верующими православной церкви как вселенского организма.

Каждая христианская община становилась неотъемлемой частью вселенской церкви и переставала видеть себя принадлежащей какой-либо этнической общности. Сама вселенность церкви отрицала любую этническую замкнутость и вовлекала верующих в обширный христианский мир, объединенный общей верой во Христа. Формировалось понятие и восприятие Отечества как «святой Руси».

По определению выдающегося мыслителя Г.П. Федотова, национальное имя народа сливалось «с пределами христианского мира и, следовательно, с пределами церкви»[474]. Жить во Христе – идеал и жизненный ориентир каждого православного человека и «Святой Руси» в целом. Русь идентифицировала себя с православием, признавая тем самым, что сущность русского народа заключена именно в православии, а приверженность ему превращалась в главный атрибут этничности, которая, собственно, как бы растворялась в православии. Отсюда очевидно, что русская идентичность обуславливалась не этнической принадлежностью, а жизнью в лоне православия.

С этим связаны и вековые мечты русских о вселенности, триумфе наднациональных начал, которые столь гениально выразил Ф.М. Достоевский (1821–1881) в своей страстной проповеди всечеловечности. Это, как справедливо пишет М.В. Дмитриев, «огромное достоинство того, что мы называем русской традицией. И нам нельзя утопить эту мечту в стихии “этнического”»[475].

Эта мечта отразилась и в нашей культуре, в которой, как писал Л.Н. Толстой, все измеряется мерой, данной нам Христом, и данной именно через византийское православие. По определению А.А. Алексеева, «русский (а теперь россиянин) – это не национальность, это – цивилизационная принадлежность. <…> Русскими не рождаются, ими становятся»[476].