Русь: от язычества к православной государственности

Вера должна быть искренней, пропитывать само естество человека и выражаться в его добрых поступках. Философ В.В. Сербиненко пишет: «В “Молении Даниила Заточника” русская мысль едва ли не впервые оказывается захваченной чувством величия человеческого разума, безграничностью его возможностей. Человек «вдруг» предстает как центральная фигура мироздания и не только в свое отношении к Богу… но и сам по себе, как субъект познающий и творческий. И этот антропоцентризм, оставшийся в “Молении Даниила Заточника” еще всецело в рамках религиозного мировоззрения, в дальнейшем не раз будет служить одним из источников философских исканий, в том числе и весьма далеких от какой бы то ни было осознанной религиозности»[366]

.

Среди ученых, изучающих творчество Даниила Заточника, не прекращаются споры о его социальном происхождении. Одни (В.М. Гуссов) возводят его в боярский чин. Другие (И.У. Будовниц) причисляют Даниила к дворянам. Третьи (М.Н. Тихомиров) полагают, что Заточник – представитель слоя свободных ремесленников и художников. Аргументированной представляется точка зрения академика Д.С. Лихачева: «Даниил мог принадлежать только к той прослойке города, которая энергично поддерживала сильную княжескую власть. Скорее всего он был княжеским милостником». Именно в этой среде сформировались общественно-политические взгляды Даниила и стиль его «Моления», вылившийся в скоморошье изложение основных мыслей, стиль, «стоящий на грани народного и книжного», а потому, считает Д.С. Лихачев, он сблизился с теми скоморохами, «которые развлекали князя и его приближенных, смешиваясь с толпой тех же княжеских “милостников” при дворе князя»[367]

. Отсюда скоморошество, юродство и юмор автора, язык которого максимально приближен к народному языку. В определенной мере это была «первая ласточка» сближения церковного языка с народным, что впоследствии и создало уникальную русскую литературу и публицистику.

Филолог А.И. Гончаров пишет о том, что скоморошество конструирует антимир, противостоящий миру сытости и самодовольства. Не случайно, что Даниил советует веселящимся на пирах помнить о тех, кто лишен и сухой корки хлеба, утоляет жажду не сладким питьем, а проточной водой, спит не под соболиными одеялами, а «под единым платом лежаща и зимою умирающа… И каплями дождевыми аки стрелами, сердце пронизающа»[368]

. Это призыв к человечности к тем, кто наслаждается богатством и высоким социальным статусом. Сытость, самодовольство, корыстолюбие низводят человека до животного состояния, не имеющего ничего общего с образом и подобием Божьем.

Даниил обличает также тех монахов, которые погрязли в грехах лени, чревоугодия и забвения духовности. По сути, он выступает от лица тех, кто оказался на социальном дне, высказывает их наболевшие страдания и чаяния. Надежды Даниил связывает с сильной княжеской властью, способной укротить жадность и своеволие боярства, дружинников, других представителей власти и богатство имущих. Как дуб крепко стоит на многих корнях, «тако и град наш – твоею державою»[369]

.

Как весна украшает землю цветами, так и князь оживляет людей своей милостью. Власть – животворящая сила, залог процветания людей и государства. Фактически Заточник обозначил вечную идею власти как источника сбережения народа и его сил. В этом заключен подлинный смысл власти, оправдывающий ее существование. Разумеется, власть, сберегающая и приумножающая силы народа – идеал, крайне редко встречающийся в исторической практике, которая чаще всего свидетельствует об обратном – жесткой эксплуатации и истощении народных сил. Яркое свидетельство тому войны, зачинателями которых обычно являются представители элиты и власти, обуреваемые жаждой покорять, угнетать, наживаться и властвовать.

Многие историки связывают страстное обращение Даниила Заточника к князю с именем Андрея Боголюбского (ок. 1111–1174), в чье набиравшееся сил княжество приходили толпы обездоленных людей, которые надеялись на поддержку щедрого и милостивого князя. Так, историк А.Ю. Карпов пишет: «Рука Андрея не была “согбенной” на “подаяние убогих”, и очень многие из сирых и обездоленных кормились от его щедрот. Но при этом богатства князя – в полном соответствии со словами Даниила Заточника – не убывали, но лишь приумножались». Вместе с тем Андрей Боголюбский не только миловал, но и карал: «…в Суздальской земле росло не только число больных и нищих, но и число “затворов” и “затворников”», иначе говоря, тюрем и сидельцев»[370].