Сравним с Биллингсом его заместителя Гавриила Андреевича Сарычева (1763–1831), будущего адмирала, учёного-географа и гидрографа, основоположника полярной археологии, почётного члена Академии наук. Моложе Биллингса всего двумя годами, он семи лет был принят в подготовительный класс Морского кадетского корпуса, откуда был выпущен гардемарином в 1778 году. Три года после этого плавал в Финском заливе. В 1781 году, получив первый офицерский чин — мичмана, был назначен на корабль «Не тронь меня» и в составе эскадры контр-адмирала Сухотина совершил поход от Кронштадта до Ливорно в Италии и обратно. Затем два года служил на Балтике, после чего участвовал в описи южных рек — Днестра и Сожа. Иными словами, к 24 годам Сарычев имел опыт плавания во всех европейских морях, кроме Чёрного, а это обеспечивало ему отличный опыт навигатора. Производство его в лейтенанты состоялось одновременно с назначением в Северо-восточную экспедицию.
Послужной список Сарычева выглядел явно предпочтительнее, чем у Биллингса, не говоря уже о том, что русский во главе российской экспедиции в последней четверти XVIII века был бы во всех отношениях уместнее. Однако предпочтение отдали английскому «варягу», и выходило, что в лице Биллингса Россия получала прямо-таки миддлсекского Ломоносова! А экспедиция под его руководством должна была совершать просто-таки научные чудеса…
Как Биллингс справился со своими задачами по экспедиции — это рассказ отдельный. Но сразу сообщу любопытный факт: достигнув устья Колымы 24 июня 1787 года, Биллингс, согласно полученным им в русской столице инструкциям, «объявил себе чин» капитана 2-го ранга, а когда через год подошёл к берегам Аляски, в виду мыса Ильи объявил себе уже чин капитана 1-го ранга. На огромном удалении тех,
Однако случай Биллингса можно считать в истории наших восточных экспедиций, пожалуй, беспрецедентным! Правда, 5 октября 1789 года Биллингс огласил указ о повышении в чинах, по которому и Сарычеву присваивался очередной чин капитана 2-го ранга.
Сам Биллингс в экспедиции ничем выдающимся себя не проявил, и всеми успехами она оказалась обязана Гавриилу Андреевичу Сарычеву и другим её русским участникам. Так в чём был секрет Биллингса? Не в том ли, что Биллингса приняли в русскую службу по рекомендации «российского министра в Лондоне» — посла графа Семёна Воронцова?
УТВЕРЖДАТЬ определённо, что Семён Воронцов был в чистом виде тем, что сейчас называют «агент влияния», не могу… Но Англию граф любил посильнее, чем Россию, — он в ней и остаток дней своих прожил, и умер там, и похоронен там. И для Англии он старался больше, чем для России.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в большой и хвалебной статье о нём сообщает, что «быстро освоившись с государственным устройством Англии, характерами ея главнейших государственных деятелей и стремлениями английской нации», Воронцов во время второй Русско-турецкой войны 1787–1791 годов сумел-де «с твёрдостью и достоинством» достичь «разоружения флота, снарядившегося на помощь Турции», и «возобновил торговый трактат России с Великобританией».
Насчёт флота — это, конечно, было сказано для красного словца… Но даже «Брокгауз и Ефрон» вынужден был стыдливо сообщить в дополнение, что если-де по новому договору «и предоставлялись некоторыя льготы английским купцам в русских владениях», то «исключительно благодаря заключённому незадолго перед этим оборонительному союзу России с Англией». О том, что «оборонительный» «союз» был выгоден лишь бриттам, «Брокгауз и Ефрон» умалчивает.
В свете всего этого пересечение судеб англичанина Биллингса и англомана Воронцова вряд ли было случайным. И вряд ли как Воронцов, так и сам Биллингс были тут инициаторами знакомства. Их, надо полагать, друг с другом