Русская дива

Нет, все нормально, старик, все нормально, уговаривал он себя по дороге, просто жизнь полосата, как зебра, и сейчас он из черной полосы выходит в светлую, солнечную. Вот и все. Главное — настроить себя на позитив, на прорыв, на победу. Конечно, курить хочется смертельно и похмелиться бы тоже не мешало, в желудке уже просто змей-горыныч поселился, но он пересилит себя, перебьется, он завтра же начнет утренние пробежки, и с детьми пойдет в зоопарк, и с Нелей помирится, и сегодня же ночью доставит ей такое удовольствие, что она все простит и забудет. Ну, сорвался человек, ну, уступил спьяну какой-то сучке-стюардессе — с кем не бывает? К тому же ничего они там не успели, милиция вмешалась. А по поводу алкоголизма, так он уже записался на лечение и готов даже ампулу себе вшить. Нет, простит его Неля, ради детей простит, да и не поедет же она одна с детьми в эмиграцию!

Рубинчик лихо свернул с Манежной площади на Проспект Маркса, браво, под музыку, проехал через Площадь Свердлова, первого председателя Совета Народных Комиссаров, мимо гранитного памятника Марксу и гостиницы «Метрополь», но стоило ему вырулить вверх, к площади Дзержинского, как при виде гигантской серой статуи «Железного Феликса», основателя КГБ, и, главное, при виде стоящей за Дзержинским громадины здания КГБ вся его храбрость и весь боевой задор разом исчезли, испарились, словно воздух из проколотого детского шарика. Конечно, ненцу Санко легко, ночуя с оленями на вечной мерзлоте Заполярья, «положить с прибором» на все, даже на КГБ. Но он, Рубинчик, историк по образованию и журналист центральной газеты, хорошо знает мощь этой организации. Не только у них в редакции, но и в «Правде», и даже в самом ЦК КПСС на Старой площади сотрудники боятся рот раскрыть, если поблизости стоит телефонный аппарат — каждый знает, что это уши всесильного Андропова. Оруэлл в своем романе дерзнул создать систему тотальной слежки в крохотной Англии только к 1984 году, а КГБ сумел осуществить эту фантазию на территории всего СССР на десятилетия раньше! Тут только за слушание книги Оруэлла по «Голосу Америки» или Би-би-си люди получают от трех до пяти лет ГУЛАГа — хотя, казалось бы, как вы можете узнать, какое радио слушает человек ночью, в своей квартире?

Внутренне съежившись, Рубинчик, как и все остальные водители на площади Дзержинского, тут же сбавил скорость на десять километров ниже дозволенной и уже осторожно, под пристальными взглядами дюжих охранников длиннющего пятиэтажного блока-здания ЦК КПСС на Старой площади, спустился по Китайскому проезду к площади имени народного комиссара Ногина и еще через минуту вырулил на короткую и горбатую улицу генерала Архипова.

Поставив машину в ста метрах от синагоги, Рубинчик с изумлением посмотрел на столпившихся возле нее людей. Он не только не ожидал увидеть здесь такое скопление народа, но, самое главное, он впервые в своей жизни видел таких откровенных

евреев. Он вырос в русском детдоме, кончил русскую школу, служил в русской армии, учился в русском институте, работал в русской газете, объездил в командировках всю страну и за все тридцать семь лет жизни в этой русской среде привык если не скрывать, то, как все евреи, не выпячивать, затушевывать свое еврейское происхождение. И вдруг в Москве, в столице России и в самом центре «оплота всего прогрессивного человечества», рядом с площадью Дзержинского, — эта вызывающе пейсатая, бородатая толпа, сто, а то и больше мужчин в каких-то длиннополых пиджаках и ермолках на головах. И даже у нерелигиозных, безбородых мужчин и юношей в их демонстративно открытых воротах рубашек ярко блестят золотые цепочки с шестиконечными звездами! И женщины тут! И дети! А язык! На каком языке они говорят? Господи, неужели это… иврит? В Москве, на улице, открыто — иврит???

Еще не понимая, как он может сочетаться с этими евреями, но уже чувствуя себя не одиноким пловцом в океане, против которого вся гигантская стихия и мощь СССР, а среди своих, друзей, союзников, Рубинчик протиснулся сквозь толпу к двери синагоги. Тут какой-то низенький рыжебородый еврей в открытом черном пальто-лапсердаке, с белыми шнурками из-под пиджака и с какими-то тоненькими черными кожаными ремешками в руках остановил его:

— Аид?

Рубинчик вдруг с радостью обнаружил, что знает это слово. Но он не знал, как сказать по-еврейски «да», и поэтому лишь вальяжно, как вахтеру в редакции, кивнул рыжебородому и прошел в синагогу.

К его удивлению, внутри синагоги людей было значительно меньше, чем снаружи. В центре большого молельного зала стояли человек сорок мужчин. Усердно, как дятлы, раскачивая взад и вперед головами в ермолках, они бормотали какие-то негромкие гортанные слова:

«Эйн кейлохейну, эйн кадонейну, эйн кемалкейну, эйн кемошейну…»