Но ведь из факта покорения Сибирского царства (а не Сибири) Ермаком вовсе не вытекают мифы о «мирном присоединении» Сибири, её «крестьянской колонизации», тем более — приписываемый противникам автора тезис, что «никаких войн не было». Напротив, все мифы о Ермаке рисуют Сибирское взятие именно как завоевание, более или менее кровопролитное. Что касается Киприана, то он вовсе не трепетал перед ойратами (точнее, калмыками), уже разбитыми казахами и меньше всего склонными бросать вызов Белому царю. Гораздо больше он беспокоился по поводу нехристианского поведения казаков и крещения сибирских инородцев. В Ермаке архиепископ и последующие летописцы — Савва Есипов и особенно Семён Ремезов — видели орудие Промысла Божия и возможного кандидата в сибирские святые.
При описании похода Ермака Верхотуров противопоставляет Готфрида Фридриха Миллера нечестным русским историкам. Он обвиняет их в замалчивании трудов честного немца и создании легенды о легком завоевании Сибирского ханства. На самом деле сибиреведы высоко ценили Миллера, причем высмеиваемый Верхотуровым С.В. Бахрушин был инициатором издания двух томов книги Миллера «История Сибири» в 1937—1941 гг. и написал к ней предисловие. Книгу Миллера не только не замалчивают, но и переиздали в 1999 г. Верхотуров, видимо, об этом не знает, зато он уверяет, что Миллер собрал отсутствующие в летописях сведения о походе Ермака: «Г.Ф. Миллер сумел выяснить дополнительные подробности этого похода, в частности, что казаков было несколько тысяч человек, и узнать о других кровопролитных битвах, только потому, что тщательно разыскивал сведения об этих событиях в русских документах и проверял их по рассказам местных татар». Хотя Верхотуров признаёт, что Миллер пользовался летописью Ремезова, но, по его мнению, лишь после того, как Миллер «провел большую работу по критике книги Ремезова и первым отделил зерно фактов от толстых наслоений рассказов о чудесах и знамениях».
Верхотурову можно поверить, если не читать первоисточники. Тогда окажется, что Миллер пересказывает Ремезова почти дословно, включая хронологию, численность Ермакова войска, описание сражений и даже... чудеса. О походе Ермака у него не было других сведений, кроме летописей. Выбор в пользу «Ремезовской летописи» Миллер сделал по причине правдоподобия. Ему просто показалось слишком малым число ермаковцев в «Есиповской летописи» (540 казаков и 40 проводников и добровольцев):
«Это сообщение о числе людей Ермака настолько маловероятно, что можно было бы поверить в неслыханное чудо, если принимать все это за правду... Ремезовская летопись описывает эти события более правдоподобно».
Верхотуров постоянно ссылается на Миллера, хотя тот лишь следует летописи Ремезова. Читатель остаётся в неведении, что все историки, кроме Миллера, считают «Ремезовскую летопись», созданную через 120 лет после похода Ермака, наименее достоверной из летописей о Сибирском взятии, особенно во всём, что касается Ермакова войска и событий, предшествующих взятию Кашлыка. Верхотуров даже не обсуждает работы о походе Ермака таких современных историков, как Д.И. Копылов, Р.Г. Скрынников и А.Т. Шашков. Ведь у читателя не должно быть сомнений в надежности Миллера, а остальное ему лучше не знать.
Спрашивается: почему Верхотуров так отстаивает версию Миллера, а точнее Ремезова? Ответ прост — Ремезов и Миллер приводят наибольшую численность Ермакова войска — 6 тысяч казаков в начале похода и 1636 при переходе за Камень. Это подразумевает масштабные схватки при взятии Сибирского ханства, что нужно Верхотурову для обоснования мифа о кровопролитном завоевании Сибири. Есть и «пикантная» подробность: Ремезов и вслед за ним Миллер описывают, что во время страшного голода зимой 1583/84 г. стрельцы и казаки были вынуждены есть тела умерших людей. У Верхотурова появляется возможность обвинить Москву в плохой подготовке похода Ермака, а самих русских в неумении прокормиться и плохих отношениях с туземцами:
«Эта же деталь лишний раз доказывает, что этот поход никто всерьез не готовил, не заботился о снабжении войск, посланных в Сибирь, и то, что "завоевания" Ермака были, по большому счету, никому не нужны. Голод в Искере указывает ещё на такой момент. Некому было снабжать русских. Скорее всего, местное население, жившее вокруг ханской столицы, разбежалось. А сами русские оказались не в состоянии наладить промыслов и создать запасов продовольствия».