Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

В общении с Афанасием и другими крестьянами Тургенев убеждался, что «вообще охота свойственна русскому человеку: дайте мужику ружьё, хоть верёвками связанное, да горсточку пороху, и пойдёт он бродить, в одних лаптишках, по болотам да по лесам с утра до вечера». На этой общей для барина и мужика охотничьей страсти возникает особый характер отношений между ними, немыслимый в повседневной жизни. Мужики, с которыми Тургенев общался на привалах, были щедро откровенны, доверчиво сообщали свои тайны. Он был для них не барином, а охотником, странником, отрешившимся от тех ложных ценностей, которые в мире неравенства разобщают людей.

«Записки охотника»

В январе 1847 года в культурной жизни России и в творческой судьбе Тургенева произошло значительное событие. В журнале «Современник», который перешёл в руки Некрасова и Панаева, был опубликован очерк «Хорь и Калиныч». Успех его превзошёл все ожидания и побудил Тургенева к созданию целой книги под названием «Записки охотника». На причины популярности этого очерка впервые указал Белинский: «Не удивительно, что маленькая пьеска эта имела такой успех: в ней автор зашёл к народу с такой стороны, с какой до него к нему никто ещё не заходил».

Публикацией «Хоря и Калиныча» Тургенев совершил переворот в художественном решении темы народа. В двух крестьянских характерах он увидел корневые силы нации, определяющие её жизнеспособность, перспективы её дальнейшего роста и становления. Перед лицом практичного Хоря и поэтичного Калиныча потускнел образ их господина Полутыкина. В крестьянстве нашёл Тургенев «почву, хранящую жизненные соки всякого развития», а значение личности «государственного человека», Петра I, он поставил в прямую зависимость от связи с ней. «Из наших разговоров с Хорем я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели, – убежденье, что Пётр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях». Тургенев открыл в жизни народа тот общенациональный смысл, который Толстой положил потом в основу «мысли народной» художественного мира романа-эпопеи «Война и мир».

Наблюдения над характерами Хоря и Калиныча у Тургенева не самоцель: «мыслью народной» выверяется здесь жизнеспособность или никчёмность «верхов». От Хоря и Калиныча эта мысль устремляется к русскому человеку, к русской государственности. «Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперёд. Что хорошо – то ему и нравится, что разумно – того ему и подавай…» А далее Тургенев выводит своих героев к русской природе: от Хоря и Калиныча – к Лесу и Степи. Хорь погружен в атмосферу лесной обособленности: его усадьба располагалась посреди леса на расчищенной поляне. А Калиныч своей бездомностью и душевной широтой сродни степным просторам, мягким очертаниям пологих холмов, кроткому и ясному вечернему небу.

Художественная целостность «Записок охотника» поддерживается искусством тургеневской композиции. Критика – русская и зарубежная – сразу же обратила внимание на композиционную рыхлость очерков в «Записках охотника». П. Гейзе в Германии и П. В. Анненков в России начали разговор об их эстетическом несовершенстве. Подмеченная ими «неразрешённость» композиции в очерках есть, но как к ней отнестись, с какой точки зрения на неё посмотреть? Тургенев сам называет отдельные очерки «отрывками». В изобилии «подробностей», отступлений, «теней и отливов» сказывается не слабость его как художника, а секрет эстетического единства книги, составленной из отдельных, лишь относительно завершенных вещей. Композиционная рыхлость их далеко не случайна и глубоко содержательна: с её помощью образный мир каждого очерка включается в широкую панораму бытия. В концовках очерков Тургенев специально резко обрывает нить повествования, мотивируя это логикой случайных охотничьих встреч. Судьбы людей оказываются незавершенными, и читатель ждёт их продолжения за пределами случайно прерванного рассказа, а Тургенев в какой-то мере оправдывает его ожидания: разомкнутый финал предыдущего очерка часто подхватывается началом последующего, незавершенные сюжетные нити получают продолжение и завершение в других очерках, с другими героями.