Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Совсем другое, невесёлое утро переживает Рудин в период решительного объяснения с Натальей у пересохшего Авдюхина пруда. Он «давно перестал быть прудом. Лет тридцать назад его прорвало, и с тех пор его забросили. Только по ровному и плоскому дну оврага, некогда затянутому жирным илом, да по остаткам плотины можно было догадаться, что здесь был пруд… Всё место около старого пруда считалось нечистым; пустое и голое, но глухое и мрачное, даже в солнечный день, оно казалось ещё мрачнее и глуше от близости дряхлого дубового леса, давно вымершего и засохшего». «Солнце уже встало, когда Рудин пришел к Авдюхину пруду; но невеселое было утро. Сплошные тучи молочного цвета покрывали все небо; ветер быстро гнал их, свистя и взвизгивая». Вновь в романе реализуется «формула», данная Пушкиным зрелому возрасту в жизни человека и человечества, поздней его любви:

Но в возраст поздний и бесплодный,На повороте наших лет,

Печален страсти мёртвой след:Так бури осени холоднойВ болото обращают луг

И обнажают лес вокруг.

Первое препятствие, возникшее на его пути, – отказ Дарьи Михайловны выдать дочь за бедного человека – приводит Рудина в полное замешательство. В ответ на любовный порыв Натальи он говорит упавшим голосом: «Надо покориться». Герой не выдерживает испытания любовью, обнаруживая свою человеческую слабость.

В Рудине отражается трагизм человека тургеневского поколения, воспитанного философским идеализмом. Этот идеализм окрылял, давал ощущение смысла истории, веру в прогресс. Но уход в отвлеченное мышление не мог не повлечь отрицательных последствий: умозрительность, слабое знакомство с практической стороной жизни.

Теоретик, всей душой ненавидевший крепостное право, оказывался совершенно беспомощным в практических шагах по осуществлению своего прекрасного идеала. Покинув усадьбу Ласунской, Рудин-романтик замахивается на заведомо неисполнимые дела: перестроить в одиночку всю систему преподавания в гимназии, сделать судоходной реку, не считаясь с интересами владельцев маленьких мельниц на ней. В русской жизни суждено ему остаться странником.

Спустя несколько лет мы встречаем его в тряской телеге, едущим неизвестно откуда и неведомо куда. «Запылённый плащ», «высокий рост» и «серебряные нити» в волосах Рудина заставляют вспомнить о другом вечном страннике – рыцаре печального образа Дон Кихоте. Его скитальческой судьбе вторит в романе суровый и скорбный пейзаж: «А на дворе поднялся ветер и завыл зловещим завыванием, тяжело и злобно ударяясь в звенящие стёкла. Наступила долгая осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть тёплый уголок… И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам!»

Рудин гибнет на парижских баррикадах 1848 года. Верный своей «гениальности» без «натуры», он появляется здесь тогда, когда восстание национальных мастерских уже подавлено. Русский Дон Кихот поднимается на баррикаду с красным знаменем в одной руке и с кривой и тупой саблей в другой. Сражённый пулей, он падает замертво, а отступающие рабочие принимают его за поляка.

Один из героев романа говорит: «Несчастье Рудина состоит в том, что он России не знает, и это точно большое несчастье. Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без неё не может обойтись. Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без неё обходится! Космополитизм – чепуха, космополит – нуль, хуже нуля; вне народности ни художества, ни истины, ни жизни, ничего нет».

И, тем не менее, жизнь Рудина не бесплодна. Он способен волновать и зажигать словом молодые сердца. Восторженные речи его жадно ловит молодой учитель Басистов. Да и гибелью своей, несмотря на видимую её бессмысленность, Рудин отстаивает ценность вечного поиска истины, высоту героического порыва.

Повести о трагическом смысле любви и природы