Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

В рецензии на труд казанского философа Берви «Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни» Добролюбов утверждал: «Ныне в естественных науках усвоен положительный метод, все выводы основываются на опытных, фактических знаниях, а не на мечтательных теориях… Ныне уже не признаются старинные авторитеты… Молодые люди… читают Молешотта… Фохта, да и тем ещё не верят на слово… Зато г. Берви очень остроумно умеет смеяться над скептиками, или, по его выражению, ‘‘нигилистами’’».

В другой рецензии Добролюбов-«нигилист» так обличал писателей, любящих «поидеальничать»: «Кто не убирал розовыми цветами идеализма – простой, весьма понятной склонности к женщине?.. Нет, что ни говорите, а… врачи и натуралисты имеют резон». Получалось, что чувство любви вполне объясняется физиологией, врачами и натуралистами.

В первом номере «Современника» за 1858 год Тургенев с нараставшим возмущением прочёл рецензию Добролюбова на седьмой, дополнительный том Собрания сочинений Пушкина, подготовленный П. В. Анненковым. Пушкину приписывался взгляд на жизнь «весьма поверхностный и пристрастный», «слабость характера», «чрезмерное уважение к штыку». Утверждалось, что поздний Пушкин «окончательно склонялся к той мысли, что для исправления людей нужны бичи, темницы, топоры». Пушкин обвинялся в «подчинении рутине», в «генеалогических предрассудках», в служении «чистому искусству». Так бесцеремонно обращался молодой критик с творчеством поэта, которого Тургенев боготворил.

Наконец, во втором и четвертом номерах «Современника» за 1859 год появилась статья Добролюбова «Литературные мелочи прошлого года», явно полемическая по отношению к общественным и литературным взглядам Тургенева. По Добролюбову, современная молодёжь видела в поколении «старичков», сверстников Тургенева едва ли не главных своих врагов. «Люди того поколения, – писал Добролюбов, – проникнуты были высокими, но несколько отвлечёнными стремлениями. Они стремились к истине, желали добра, их пленяло всё прекрасное; но выше всего был для них

принцип… Отлично владея отвлечённой логикой, они вовсе не знали логики жизни…» На смену им идёт молодое поколение – «тип людей реальных, с крепкими нервами и здоровым воображением», отличающийся от «фразёров» и «мечтателей» «спокойствием и тихой твёрдостью». Молодое поколение «не умеет блестеть и шуметь», в его голосе преобладают «звуки очень сильные», оно «делает своё дело ровно и спокойно».

И вот с позиции этого поколения «нигилистов» Добролюбов с беспощадной иронией обрушивался на либеральную гласность, на современную печать, где обсуждаются общественные вопросы. Для чего же с таким опрометчивым радикализмом губить на корню благородное дело гласности, для чего же высмеивать пробудившуюся после тридцатилетней спячки николаевского царствования живую политическую мысль? Зачем же недооценивать силу крепостников и бить по своим? Тургенев не мог не почувствовать, что из союзников либеральной партии молодые силы «Современника» превращались в её решительных врагов. Совершался исторический раскол, который Тургенев тщетно пытался предотвратить.

Летом 1860 года Тургенев обратился к изучению немецких вульгарных материалистов, на которых ссылался Добролюбов. Он усердно читал их труды и писал своим друзьям по поводу Карла Фогта: «Ужасно умен и тонок этот гнусный матерьялист!»

Чему же учат российских «нигилистов» их кумиры? Оказалось, тому, что человеческая мысль – это элементарные отправления мозгового вещества. А поскольку в процессе старения человеческий мозг истощается – становятся неполноценными как умственные, так и психические способности человека. Со времен классической древности старость была синонимом мудрости: римское слово «сенат» означало «собрание стариков». Но «гнусные матерьялисты» доказывают, что «молодое поколение» вообще не должно прислушиваться к опыту «отцов», к традициям отечественной истории, а верить только ощущениям своего молодого мозгового вещества. Дальше – больше: в журнале «Русское слово» устами Варфоломея Зайцева они утверждают, что «вместимость черепа расы» по мере развития цивилизации «мало-помалу увеличивается», что есть расы полноценные – арийцы, и неполноценные – негры, например.

В дрожь бросало Тургенева от таких «откровений». Ведь в итоге получалось: нет любви, а есть лишь «физиологическое влечение»; нет красоты в природе, а есть лишь вечный круговорот химического вещества; нет духовных наслаждений искусством – есть лишь «физиологическое раздражение нервных окончаний»; нет преемственности в смене поколений: молодёжь с порога должна отрицать «ветхие» идеалы «старичков». Материя и сила! И в сознании Тургенева возникал образ русского бунтаря, разбивающего все авторитеты, все культурные ценности без жалости и без пощады. Словом, Тургеневу виделось какое-то подобие интеллектуального Пугачёва.