Читаем Русская зима полностью

– Что ж, давайте за встречу, за знакомство. Кому что? – На кухонной тумбочке стояли разнообразные напитки.

Алина сначала отказывалась, потом выбрала белое вино:

– Только ради рыбы. – Но выпила за вечер бутылки полторы.

Видно было, ей есть о чем посекретничать с Серафимой. Олег это почувствовал и сначала долго курил на лоджии, а потом, сославшись на срочное дело, ушел в комнату.

– Видимо, буду возвращаться, – сказала Алина.

– С Моше расклеилось?

– Нет, с ним всё хорошо. То есть… Если бы мы были вдвоем на какой-то абстрактной свободной земле, то было бы хорошо. Но мы живем в обществе. А общество там… – Алина вздохнула, плеснула себе вина. – Ой, извини. Ты будешь?

– Чуть-чуть.

– В общем, чужая я там. И иврит выучила, и в меру правила соблюдаю, а – чужая. И все мне это постоянно дают понять. С Моше мы партнеры – не больше. Его родители недовольны.

– Я читала, что теперь в Израиле можно жениться, если люди разного вероисповедания.

– Нет, не так. Можно заключать гражданские браки, если люди нерелигиозны. Моше – иудей. Не ортодоксальный, но все-таки. А я… сама знаешь. Я нормально ко всем отношусь, но сама не могу. Никуда не могу и не хочу. Мне мамы хватает. – Алинина мама в молодости была комсомолкой-активисткой, потом, в девяностые, стала посещать проповеди всех добиравшихся до Ирбита миссионеров, побывала в десятке сект, а теперь сделалась ревностной христианкой, причем протестантского направления. – И вообще я считаю, что светский литератор не должен быть религиозным. Религиозный человек всегда тенденциозен, ограничен…

– Да, это так, – согласилась Серафима. – И что теперь делать?

– Ну, я говорю ведь – возвращаться.

– А как Моше?

– Как… – Алина усмехнулась. – Обнулимся.

Серафима вспомнила, какими они оба были счастливыми два года назад, и чуть не заплакала. Она вообще в последнее время стала какой-то очень слабой на слезы.

– Я чувствую, что его родители хотят, чтоб я пошла на курсы гиюра. Моше не хочет. И я понимаю… Там такими становятся, особенно женщины… Святее папы римского, если уместно такое сравнение. Мужья на стены лезут… Да и… И цены там бешеные, и русский язык мой портиться стал. Хм, лучше я с уральским акцентом говорить буду, чем с тамошним. Согласна?

– Но! – с готовностью подтвердила Серафима. – Без базара. Накатим?

– А то!..

Потом, когда лежали с Олегом в постели, она коротко пересказала Алинину историю.

– Ну и хорошо, что возвращается. Такая девка славянская. Что она там забыла?

– Любимый там.

– Пусть и любимый ее сюда переезжает. Нам люди нужны…

2

А через день Серафиме предложила встретиться Полина Гордеева. И тоже завела разговор о семейных проблемах и переезде. Собирается не в Берлин, а в Москву. Не сейчас, конечно, а в следующем году, когда младший закончит школу. В МАРХИ собрался. И Полина с ним…

– Меня недавно один писатель пытал, как я ушел из семьи, что чувствовал, как вообще пережил, – сказал Олег, услышав от Серафимы эту новость. – Я сначала его хотел подальше послать – чего он в душу лезет, – а потом понял: он сам решается.

– Какие-то тектонические сдвиги мы с тобой породили. Пошла цепная реакция. Даже чувство вины появилось.

– Почему? Может, к лучшему.

– Может. А может, и нет… Кстати, – вспомнила, – то есть не кстати, а так… «Звери» приезжают, давай сходим.

– Это группа такая?

– Ну да.

Олег пожал плечами:

– Не думал, что ты их фанатка.

– Я не фанатка. Просто… Короче, это моя юность, понимаешь?

– А, да, извини. У меня с этими «Зверями» одно воспоминание такое…

– Расскажи.

– Оно из прошлой жизни.

Серафиме захотелось сказать, что нет никаких прошлых жизней. Одна она, и все, что было, цепляется, врастает, и тянется дальше, и ничем не отдерешь, не срежешь. Она пыталась освобождаться от прошлого, и вроде бы получалось, но потом понимала – нет, вот оно, как ненужный, лишний, тяжелый багаж… Вместо этого плаксиво, по-девочкиному, попросила:

– Расскажи-ы.

– То есть, скорее, не с ними, а с фильмом «Все умрут, а я останусь». Смотрела?

– Ну естественно! Там их песня, да…

– Прокат мы как-то пропустили, а может, его и не было. Не помню. И я взял у друга кассету. Решили с… – Олег запнулся, – посмотреть решили с бывшей женой. А старшая, ей лет двенадцать было, никак не хотела идти спать. Ну и пришлось в приказном порядке выставить… Посмотрели, титры пошли под эти «Районы, кварталы, жилые массивы…». Я выхожу покурить, а на кухне записка: «Мама и папа, я вас ненавижу!» И так жутко стало. Только что в фильме почти то же самое, и тут… И еще из комнаты: «Я ухожу, ухожу красиво». В спальню к дочкам кинулся. А она спит спокойно… Утром извинялась, сказала, что на нее нашло что-то. Не могла объяснить.

Серафима покачала головой:

– У фильма энергетика та еще. Жесть… Может, не пойдем тогда, если тебе неприятно?

– Да нет, пойдем. Надо… По интернету можно билеты купить?

– Можно.

– Давай купим сейчас. С моей карты. Мне должны на днях аванс за роман перевести. Договор заключил.

– Поздравляю. А ты его дописал уже?

– Не совсем. На то это и аванс. Начало издателям понравилось, и предложили… А потом, если позволишь, попробую написать, как… В общем, нашу историю. Можно?

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза