Русская зима

– Ноутбук. Там всё. И я его оставляю.

Уехал, и Серафима все двое суток, пока его не было, молилась, что если у него к ней ничего нет или есть, но слабое, что если просто решил у нее перекантоваться, что его притянула ее молодость, которой он зарядится, а потом отправится дальше по жизни; что если он ее не любит, то пусть не приезжает. Ноутбук и остальное она может выслать по почте. Завернет в пленку с пузырьками и отправит по тому адресу, какой он укажет. Но пусть сам не появляется.

За эти дни он не признался ей в любви. И это, наверное, правильно. Для признания – искреннего – нужно созреть. И ему, и ей. Но он уехал, не признавшись в любви, и словно оставил себе возможность поискать другие варианты дальнейшей жизни. С другой стороны, он обещал взять ее замуж. «За этим и приехал», – так ведь сказал. Хотя он говорил это пьяным, и она была пьяная. Какой спрос с пьяных… Всё это лезло и лезло, свивалось в колючий клубок в голове или в груди. Или там и там, пока ждала…

Свечин слал эсэмэски после каждого своего действия. «Прошел регистрацию», «В самолете», «Приземлился», «Еду за свидетельством о браке в ЗАГС», «Сижу в ЗАГСе»… Позвонил вечером:

– Сегодня вылететь не получится. Копию свидетельства обещают сделать завтра. После этого надо в суд – отдать заявление, свидетельство…

– Ясно. А почему копия?

– Оригинал дома… ну, у жены, а я не хочу туда.

– Ясно, – снова сказала Серафима, хотя ей ничего не было ясно. – А где ты переночуешь?

– Андрей согласился пустить. Ну, Шурандин. У него квартира пустует на «Молодежной».

– Ясно… Я тебя жду.

– Надеюсь, завтра всё сделаю. – Свечин замолчал; Серафима решила, что разговор окончен, он отключился, и сама уже хотела нажать на красный кружок отбоя, но тут возник его голос, совсем другой, грудной какой-то: – Я успел затосковать по тебе. Бросил бы всё прямо сейчас – и на самолет. Серафима, дождись меня, пожалуйста.

– Я жду. – Тоже после паузы сказала она. Сказала ровным голосом, хотя в горле булькнуло. Наверное, ожидала слова про любовь. Признания. Над «затосковал» хотелось зло пошутить. Не стала. Повторила: – Жду. Доделывай дела и возвращайся.

– Спасибо…

7

Вернулся на другой день поздно вечером. Почти ночью. Повеселевший. И когда раздевался в прихожей, Серафиму вдруг что-то сорвало с места и бросило на него. Обняла застонала счастливо. Пусть не говорит это «люблю». Может, и не нужно оно, это слово. Может, оно, произнесенное вслух, разрушает то чувство, которое мы знаем как любовь. Может, оно проклято. Произнеси его, и начнет сыпаться, трескаться, обрастать плесенью. Кто может знать?..

Сидели на кухне, перекусывали; Свечин без подробностей рассказал, что подал в суд документы, а собирать их оказалось непросто.

– Пришлось там побывать, – он сделал ударение на «там», и Серафима поняла, что дома, – нужна копия свидетельства о рождении младшей, справка о местожительстве жены… Госпошлину заплатил, но это мелочь. Теперь две недели ждать. Сказали, что сообщат…

Ей хотелось узнать, как повела себя жена, видел ли дочек. Удержалась. Заметила – она часто стала удерживаться от вопросов, вообще от лишних слов. «Умнею», – усмехнулась, и опять же про себя, на лице усмешка не появилась.

– Кстати, – вспомнила, но не то чтобы «кстати», а способное перевести и разговор, и собственные мысли на другое, – меня в Питер пригласили. На фестиваль Володина. Поедешь?

– Само собой! – первым делом подтвердил Свечин, потом уточнил: – Это который сценарист «Осеннего марафона»?

– Да. Но еще много чего написал. «Пять вечеров», например, «С любимыми не расставайтесь».

Серафиму кольнуло, что он вспомнил первым делом «Осенний марафон». Неспроста. Его история последних месяцев наверняка напоминала жизнь главного героя… Да и ее, в общем, тоже. Но у нее не последних месяцев, а лет. И вот Лёня и Игорь Петрович где-то далеко позади, а она – с третьим.

– Питер я очень люблю, – заговорил Свечин. – После школы туда рванул. В училище поступил, на маляра… Хотел ленинградцем стать, но залетел в армию, а потом… В общем, не стал.

– Теперь есть шанс стать пусть не петербуржцем, но хоть по звучанию близко, – пошутила Серафима.

– Екатеринбуржцем? Ну да…

– Как тебе город?

– Я пока и не видел почти.

– Ну ничего, зима кончится – нагуляемся.

Свечин кивнул и посмотрел на нее внимательно. Словно проверял, всерьез ли она говорит.

– Значит, восьмого февраля – летим, – сказала Серафима. – Мне билеты организаторы покупают, а тебе придется самому.

– Естественно… Я очень рад. С любимой девушкой в Питер…

– Любимой? – это слово, произнесенное так запросто и в то же время уверенно, обдало, как огнем. Да– же щеки припекло и глазам стало щекотно от слез.

– Да, Серафима, я тебя люблю. Вот сейчас здесь понял, что это так.

Он встал и подошел к ней сзади. Взял ее за плечи, и она послушно поднялась. Повернулась к нему и спросила:

– Это точно. Любишь? Подожди, – остановила, – этим словом нельзя бросаться. Ты подумай, вдруг ты ошибаешься. Вдруг – не то… Не то чувство.