Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

Вечер этого дня о. Макарий был особенно в благом расположении духа: шутил с приходившими к нему по разным нуждам, был со всеми говорлив более обыкновенного и должного даже, так как предстояло еще окончить почту и отправить ее этою ночью на пароход. Никому из окружающих и в голову не приходило, что эти беседы прощальные, последние беседы, и что назавтра эти сладкоречивые уста навсегда умолкнут. Несколько сосредоточеннее и задумчивее сделался о. Макарий ближе к полуночи, когда почта уже оканчивалась. В это время, ни с того ни с сего, – так, по крайней мере, казалось окружающим его лицам, помогавшим ему в приготовлении почты, – о. Макарий попросил одного из иеромонахов написать письма[313]

некоторым таким лицам, с которыми уже давно по разным обстоятельствам была прекращена переписка у обители. Попробовали было возражать, но покойный с нервным волнением в голосе спросил: «Что же, вам не хочется писать?». И тем окончательно обезоружил своих оппонентов. Письма были написаны и по адресам отправлены с той же почтой всего за несколько часов до блаженной кончины старца. Истинный смысл и этого события, как и многих других ему подобных, совершенных покойным как бы случайно

, стал для всех ясен и понятен только на следующий день.

Этот последний вечер в жизни

о. Макария окончился очень поздно. Пред своим вечным сном

он едва ли да же сомкнул гла за. По крайней мере, когда гостинник (архондаричный) о. Валентин после отправлевия почты на пароход пришел доложить о. игумену о вновь прибывших в обитель гостях, то он застал о. Макария в своей келлии дочитывающим первый час…

Для совершения последней литургии о. Макарий без всяких колебаний назначил соборный храм Успения Пресвятой Богородицы. Литургия прошла по обычаю долго, и присутствующие в храме ничего особенного в совершителе ее не заметили, если не отметить особенного его умиления, сопровождавшегося слезами, что, впрочем, бывало нередко и раньше. После литургии о. игумен в обычное время раздал антидор молившимся с ним, затворил царские двери, потребил на жертвеннике часть оставшихся Св. Таин, что он делал всегда, вкусил антидора с теплотою и, омыв руки и уста, отошел с служебником в южную часть алтаря к окну, чтобы вычитать благодарственные молитвы по причащении. Сослуживший ему иеродиакон приступил к потреблению оставшихся Св. Даров и затем занялся уборкою священных сосудов и жертвенника. В это время до его слуха стало доноситься откуда-то хрипение, на которое о. иеродиакон сначала не обратил никакого внимания, но когда это хрипение стало усиливаться, то он, оставив жертвенник, пошел узнать причину его. Так как хрипение слышалось с того места, где находился игумен, то иеродиакон подошел к нему. О. Макарий, закрыв глаза плотно и держась одною рукою за подоконник, на который он склонил свою голову, дышал часто и весьма порывисто с хрипением. Лицо его было бледно и покрыто потом. Сознание хотя и не было еще потеряно, но язык был бездействен. Тотчас о. иеродиакон с подоспевшим в нему на помощь екклисиархом усадили о. Макария в пододвинутое кресло и по данному им знаку стали разоблачать его. Сделанный знак к разоблачению был последним проблеском сознания, которое после того более уже не возвращалось к о. Макарию.