Русский ад. Книга первая

Вдогонку Александр Исаевич тогда еще и записочку посылал. Утрачена, видно. По ней-то Лебедев и набросал свое письмецо.

Объясняй теперь всем, что он хотел-то всего-навсего обогнуть Твардовского, потому как «Олень» Твардовскому категорически не нравился («искусства не получилось», «это не драматургия», «перепахивание того же материала, что и в «Иване Денисовиче» – и т. д.).

Ну, и отправился Александр Исаевич напрямки к Лебедеву, своему благодетелю, ведь это Лебедев принес когда-то Хрущеву «Ивана Денисовича»…

Заход кривой, согласитесь. Вроде как и Ефремова он сдал. Пришлось пьесу забрать, а ведь могло бы сладиться: «Современник» здорово подпирала Таганка, вот и схватился Ефремов за «Оленя», а к Ефремову влюбленно тянулась Фурцева…

После этого письма Александр Исаевич полностью отступился от Кремля.

Он ненавидел все советское, даже Сергея Павловича Королева.

Отступился он и от «Нового мира».

Или сами оттолкнули, сами!.. А кто же еще?

Как понять Шаламова? «Новый мир» публикует «Ивана Денисовича», Шаламов присылает Александру Исаевичу длинное письмо. Хвалит. Действительно хвалит. И вдруг – гнев: блатарей, Александр Исаевич, у вас нет, лагерь без вшей, служба охраны не отвечает за план, не выбивает план прикладами… Кот! По лагерю бродит кот! И зэки его не съели?!

Получается, что сам Александр Исаевич вроде бы и не сидел вовсе: если урки в «Иване Денисовиче» меряют махорку стаканом, если в матрасе можно спокойно спрятать хлеб, если в бараках тепло, а в столовой есть ложки…

«…Где этот чудный лагерь? – кричит Шаламов. – Хоть бы годок в нем посидеть!»

Шесть страниц похвал, и вдруг – эти насмешливые слова, вылетевшие, похоже, уже вечерком, под водочку (водка – самый честный напиток на свете), – Александр Исаевич, его фонд, лишат Шаламова помощи, но разве Александр Исаевич виноват, что Хрущев прочитал «Ивана Денисовича», а не «Колымские рассказы» (ни за что на свете Твардовский не передал бы рукопись Шаламова Первому секретарю ЦК, не рискнул бы, а «Иван Денисович» – это не «Архипелаг», здесь все в меру).

Наталья Дмитриевна раскрыла окно:

– Обед! Саша! Обед!

Ветер завыл сильнее, просто взбесился. Страничка в блокноте, заложенная огрызком карандаша, осталась чистой.

Открыв дверь, Александр Исаевич долго, по-крестьянски, вытирал ноги.

– Из Москвы звонил некто Полторанин, – доложила Наташа. – Новый у них там… начальник.

– И что хочет господин… новый начальник? – Александр Исаевич бережно положил шапку на полку и повесил шубу. – Зачем звонил?

– Хочет, чтобы мы поскорее вернулись в Россию.

– Ишь ты…

– Говорит, Ельцин приглашает. То есть все по-прежнему в силе. Все, о чем говорили летом.

– Вон как…

– Да.

Прошлым летом Наталья Дмитриевна была в Москве: ездила на разведку.

Он не поехал: в России над ним по-прежнему висел приговор суда, его, кстати, никто до сих пор не отменил.

Хотя, если Ельцин зовет…

Сегодня пельмени.

– Вот и благо…

Ельцин звонил в Вермонт в прошлом году. Солженицын минут сорок объяснял ему, если единственная ценность сейчас в стране – это деньги, демократия очень быстро себя исчерпает, – кто-нибудь в русской литературе (проза, поэзия, драматургия, сказки, баллады…) воспевал деньги? богатство?

Ельцин слушал вполуха и вяло повторял, что «вся Россия ждет своего великого сына».

Несколько раз он зевнул. Ельцин зевал так, что слышно было через континент.

Обед Александра Исаевича мало похож на обед: куцый салатик и шесть пельменей в бульоне, зато на десерт – черный чай с мороженым.

Еда деревенская, чистая, он любил все простое и ел молча, собирая ладонью упавшие крошки.

– Хорошие пельмени, – Александр Исаевич тщательно вытер салфеткой губы. – Удались на славу. Хорошо бы, знаешь, карасей… раздобыть. И в сметану!

– Какие зимой… караси?..

У них уговор: ни слова о работе, о текстах, если Александр Исаевич – молчит.

Он медленно, степенно встал из-за стола.

– Чай?

– Пошли в кабинет.

– А Полторанин? Если позвонит?

– Суесловие. У них там еще все сто раз переменится. У Полтораниных. Сами не знают, что строят. Ни проекта, ни плана…

Он махнул рукой, медленно пошел в кабинет, но в дверях вдруг резко обернулся:

– Пусть ждут, короче говоря. Докатим «Колесо», тогда и вернемся…

Полторанин позвонил на следующий день, и Наталья Дмитриевна сообщила, что Александр Исаевич сейчас очень занят, дописывает «Красное колесо», поэтому в ближайший год они вряд ли соберутся, хотя тоска по России – адская.

Полторанин сказал, что Александру Исаевичу будут созданы все необходимые условия для творчества.

– Спасибо, – поблагодарила Наталья Дмитриевна и положила трубку.

«Где в Америке найти карасей?» – рассуждала она. Впрочем, рыбу Солженицын не любил, иное дело – пельмени или картошка с салом по-домашнему, хотя сало в Кавендише – тоже проблема, надо за салом в Канаду ехать, к братьям-украинцам…

Спросить о сале можно было бы, конечно, в Москве, это не трудно, да и карасей, конечно, не так уж сложно послать, заморозить и послать, только это все хлопоты, времени нет, много, как всегда, литературной поденщины. Верстка, правка, корректура…

Это и есть сейчас главная работа.

15

Шапошников и Бакатин ушли.