Русский ад. Книга первая

Вчера Борису Александровичу стало плохо: на Тверской, недалеко от Пушкинской площади, открылся мини-супермаркет. Сам магазин он не увидел, не разглядел, зато через дорогу был протянут огромный плакат: «Твой супермаркет на Тверской». И кривая стрелка указывала, где его искать. Этот «супер», видно, такой «мини», что его не сразу найдешь…

Рядом был магазин, на нем свежая вывеска: «Книголов».

«Господи, – застонал Борис Александрович, – вот позор, а?» Или это просто ошибка: не «книголов», а «книголюб»?

Больше всего Борис Александрович переживал за русский язык.

Это же варварство, размышлял он, мини-супермаркет! Кто придумал? Или «Жуковка-плаза»! Еще страшнее: «променад Серафима Саровского». Название улицы, так сказать. А «Бутик мыла» или «Мастерская загара»? Кто ответит за этот бред, – а?..

Когда страна теряет язык, это, извините, уже не страна! Вот, Америка: она любит все покупать у других, в том числе и культуру, выдавая ее за свою собственную! Вот почему, кстати, в Америке человеку всегда как-то пустовато, неуютно, словно не хватает чего-то, – разве не так?

А газетные заголовки? Что вообще происходит с журналистикой? Статья о Лобачевском: «Ковбой от геометрии».

Кто? Ковбой? С ума сошли? Они понимают, что они пишут?

Человек (если он человек, конечно) всегда сильнее, чем окружающая его жизнь; старости нет, старость приходит только тогда, когда у человека опускаются руки. А это может случиться в любом возрасте.

Почему Россия так комплексует перед Западом? Почему Россия презирает собственное прошлое? В Москве переименовали улицу Чкалова. Наверное, Чкалов был плохим летчиком. В Москве переименовали улицу Чехова. Наверное, Чехов был плохим писателем! И почему все-таки Россия, современная Россия, не любит родную речь, свой язык?

«Подскажите, как пройти к памятнику Пушкину?» – «Пожалуйста: сначала мини-супермаркет, потом бутик «Гленфильд», «Салон пятигорских шуб» и вот он, Пушкин, – рядом с «Макдоналдсом»…»

Три человека в Большом из года в год выписывали журнал «Русский язык». Певец Евгений Нестеренко, дирижер Борис Хайкин и он, главный режиссер оперы, Борис Покровский…

Где он, этот журнал? Закрыли?

А ведь тираж был – тысяч сто восемьдесят, если не больше…

На прошлой неделе Борис Александрович зашел в магазин. Ирина Ивановна, жена, послала за колбасой. Нет вкуснее колбасы к чаю, чем наша, «Любительская»!

Девочка-продавец быстро взвесила жирный батон.

– Вам наслайсать, дедушка?

– Что? – вздрогнул Борис Александрович.

– Наслайсать, говорю?

Борис Александрович беспомощно огляделся. Очередь была унылой и тихой, как на кладбище в минуту последнего прощания. Люди так уставали за день, что к вечеру, похоже, вообще ничего не слышали.

– Давайте, – согласился Борис Александрович. – Пожалуйста!

Девушка торопливо порезала колбаску и крикнула:

– Следующий!

Прежде было точно и ясно: свинарник. Сейчас говорят иначе – свинарий… От дельфинария, наверное, идет. «Вы кем работаете, простите?» – «Я – директор свинария…»

Да, Горбачев хорошо сделал, что разрешил свободные поездки за границу. Счастье, что отменили эти ужасные райкомы, где перед поездкой в Европу или за океан актеров (и не только актеров) часами мурыжили на «ветеранских» комиссиях.

У Пугачевой, тогда еще молодой певицы, перед поездкой в Сопот, в Финляндию, какой-то ветеран спросил, кто такая Анджела Дэвис.

– Понятия не имею, – отрезала Пугачева.

– Как же так, Алла, – стыдила ее комиссия. – Известная артистка и не знает Анджелу Дэвис, борца за мир…

– А вы знаете? – разозлилась Пугачева. – Так поезжайте и пойте!

Почему Россия входит сейчас в мир как-то бочком, будто стесняется сама себя? Неужели Лермонтов прав, в России есть господа, есть рабы, кроме господ и рабов – никого больше?..

Нет! Тысячу раз нет! Сергей Сергеевич Прокофьев не был господином и не был рабом, даже когда писал «Повесть о настоящем человеке». Его сердечно убедили написать эту музыку; впрочем, история великого летчика Алексея Петровича Маресьева потрясла Прокофьева, как потрясла его когда-то и история солдата Семена Котко.

Не мог, не мог Прокофьев уйти, отказаться от идеологических норм. Сталин – он же примитивен до дикости. Только «Повесть о настоящем человеке» – это особое мышление композитора и его личный восторг перед подвигом: дух войны через музыку! В Кировском театре, потом Большом, на премьере своей «Повести…» Сергей Сергеевич постеснялся подойти к Маресьеву, герою собственной оперы, – Прокофьев в самом деле робел перед живым Маресьевым, «настоящим человеком», ибо он – действительно герой и его имя – гремит!

Не знал, не знал Сергей Сергеевич, что в Туле, в общежитии летчиков, живет еще один герой – Иван Леонов, два года воевавший за штурвалом истребителя с оторванной – в бою – левой рукой!

В комнату вошла певица Ирина Ивановна Масленникова. Женщина с лицом царицы.

– Ты кашу съел?

Старость, старость… «как унижает сердце нам она…».

Борис Александрович и Ирина Ивановна всегда отмечали день рождения Пушкина: накрывали стол, зажигали свечи и весь вечер читали друг другу его стихи…