Русский ад. Книга первая

А старушка одна, – Борис Александрович перешел на шепот, – вдруг вздрогнула. Она на лавочке сидела, а к ней, извольте видеть, с микрофоном: «Вы любили когда-нибудь?» К ней пришли за ее тайной! А она тайну… – шептал Борис Александрович, – не отдаст. Никому и никогда. Тем более – телевидению! Потому что она действительно любила!.. Девяносто девять процентов людей, живущих на земле, Ирочка, понятия не имеют, что такое любовь! «Ты меня любишь? – Люблю. – Пойдем в душ? – Пойдем. – Сначала я? – Ну, иди…»

Какая гадость, все эти сериалы о любви! Да то ли еще будет… – он вздрогнул и вдруг замолчал.

– Значит, в Европу поедем? – поспешила спросить Ирина Ивановна. – На пять лет?

Она очень любила Париж.

– Да. Этой стране я, Ирочка, уже не нужен. Но такая страна и мне не нужна.

– Время, время меняется… – начала было Ирина Ивановна, но Борис Александрович сразу ее перебил:

– Время? Нет! Россия всегда жила плохо. А это, Ирочка, пошлость, только всего лишь пошлость!..

Беда стране, где раб и льстецОдни приближены к престолу,А небом избранный певецМолчит, потупя очи долу… –

процитировал он великие строки…

Народный артист Советского Союза, лауреат шести Сталинских премий, профессор Борис Александрович Покровский ждал в гости Евгения Евгеньевича Нестеренко: возникла фантазия заново поставить в Большом театре «Хованщину» Мусоргского. Без купюр, со сценой «пришлых людей», у Мусоргского нет ничего случайного! Без «пришлых людей» Россия в «Хованщине» – это не вся Россия, вырезать такие сцены грех, просто грех, чистое рукосуйство, модное нынче…

17

В конце октября в Ачинске начались перебои с дешевым хлебом. Тот народ, кто поумнее, скупил всю водку, и водка – тоже исчезла.

У Егорки оставалась небольшая заначка. Но в воскресенье, когда Егорка выяснял, когда пойдет в Красноярск первый автобус (там-то водка уж точно есть!), Наташка, любимая жена, маханула всю бутылку сразу.

Разумеется, в одиночку.

В больших странах люди всегда тянутся к бутылке. В маленьких – друг к другу.

Большая страна – всеобщее одиночество.

Егорка долго приходил в себя от такого наглого предательства! Когда же он принял наконец единственно правильное решение ее поколотить, Наташка еще и плюнула, в стельку пьяная, ему в лицо.

Да, приперло бабу, – баб ведь когда припирает, все – конец!

Умрут, но выпьют.

Не выпьют – тоже умрут.

Олеша говорил, что ехать в Красноярск смысла сейчас нет; мужики базарили, хлеб там сейчас только с утра, дешевая водка есть, но по бутылке в руки и очередь за водкой – как в Мавзолей.

Кормиться, короче, остается с реки. Ладно, что снег: просверлишь лунку – окуньки сами выскакивают, им воздуха не хватает. На супчик, может, и наберется, но сколько же можно одну рыбу есть?

В понедельник прошел слух, что хлеб все-таки завезут. Народ выстроился в очередь. Старики еще и ребятишек поставили, побольше получится, но мороз – минус двадцать, долго не простоишь…

Егорка не сомневался: если нет дешевого хлеба, значит, вот-вот встанет и комбинат. Если с хлебом мутотень, то глинозем точно уже никому не нужен. Короче, кончать Горбачева с Ельциным немедленно! А чего ждать-то? Эти гудыри весь народ по миру пустят, потому как бездушные оба!

Егорка и так затянул с возмездием: две недели у него – только одних разговоров, до сих пор ничего не обеспечено!

А прикончит он их – сразу прославится! Тоже неплохо: хоть деньги будут, у известных людей всегда деньги есть…

Правда, Егорка уже отправил письмецо двоюродному брату Игорю в Шатуру, чтобы Игорек встретил бы его в Москве и приютил бы на месяц-другой. Брат ответил, что если на месяц, то ждет, но встретить не обещает, поскольку поезд приходит днем, а он – на ответственной работе.

Откуда, откуда это в русском человеке – если не сделаю я, значит, никто не сделает? Это же наше, родное, из корня идет, из русского воздуха: если не я, значит, никто! И если мне что-то сейчас мешает, значит, и кому-то другому это «что-то» тоже будет мешать. Тоже его остановит. Нет: я и только я; я и никто другой, – наверное, там, в Нижнем, именно так думал в 1612-м году князь Дмитрий Пожарский, именно так, не иначе, говорил себе когда-то Вадим Новгородский… Поднимается, встает вдруг в русском человеке эта полна, – откуда, из каких глубин народного духа, народного сознания идет этот удивительный свет, ведь сколько веков прошло, скоро уж – две тысячи лет, а он жив, этот свет и будет, похоже, всегда…

Прежде Егорка никогда не был в Москве.

Ведь до чего дошло? Свои ребята, ачинские, Пересекин Коля да и Борис Борисыч, конечно, знают, почем нынче плацкарта в Москву, Колька ездил недавно, но молчит, собака, потому как сильно завидует!

Откуда, мол, у людей время свободное, чтоб запросто в Москву отвалить?

Деньги у Егорки – общественные, да и то в один конец, но Кольке ведь не объяснить, сразу выдаст, потому как трепло!