Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории

В ходе своего посещения Афона с 19 по 30 апреля 1909 г. Кохманский вел неоднократные беседы с келлиотами. Он обратил их внимание на следующие злоупотребления: чрезмерную корреспонденцию некоторых келлий и использование ими в качестве писарей темных личностей; некоторые старцы часто отлучаются с Афона по личным нуждам, приобретают в России на свое мирское имя, но на средства келлии недвижимое имущество; в сезон больших праздников (Рождество и Пасха) некоторые келлии командируют в Иерусалим доверенных лиц с явно корыстными целями делать поборы среди русских паломников; в последние годы на Афоне укрывались подозрительные личности, что требует тщательной проверки документов приезжающих. По словам представителя посольства, все обещали принять к сведению его советы, в результате чего он сделал вывод, что «периодически повторяемые такие наставления в состоянии до некоторой степени упорядочить жизнь нашего афонского монашества»[254]

. В заключение Кохманский приводит статистику русских иноков, живших вне больших обителей: келлий 87, в них монахов 1 221; калив 81, в них монахов 120; пустынников 501.

Защищал келлиотов Кохманский и позднее; особенно необходимым его заступничество было в период, непосредственно предшествовавший Балканской войне 1912 г., когда русские келлиоты подвергались систематическим нападениям бандитов. 21 мая 1912 г. он отправил в посольство сообщение об ограблении 12 мая иеромонаха Георгия, старца келлии Св. Георгия в Керашах, который возвращался из Дафни в сопровождении диакона Ильинского скита Пахомия. Вблизи самой келлии в ущелье, покрытом лесом, их окружили семь человек разбойников, вооруженных винтовками, ссадили с мулов, связали руки и отвели в лес. У монахов было отобрано 1 150 рублей, а также из келлии потребовали 750 турецких лир выкупа[255]

. Несмотря на то, что монастырь Великой Лавры разослал циркуляр о происшествии по всему Афону и турецкий каймакам сразу начал следствие, было очевидно, что греки не только не сочувствуют пострадавшим, но даже как будто рады случившемуся. «Мне было понятно, — пишет по этому поводу Кохманский, — что огорчить Протат данное событие не могло, так как такие происшествия случаются на Афоне почти исключительно с русскими». По мнению Кохманского, российское посольство должно оказать воздействие на турецкое правительство в целях более тщательного проведения следствия и установления порядка на Афоне; не лишним представляется также негласное командирование на Св. Гору чиновника от посольства на время проведения следствия.

Яркий пример противоречия между формально-бюрократическим подходом духовного ведомства и более глубоким пониманием ситуации со стороны дипломатов мы видим в деле иеросхимонаха Матфея Воронкова, настоятеля келлии Введения во храм Пресвятой Богородицы. Одна из жертвовательниц келлии, Н. Ларионова, передала в Синод поздравительное письмо от Матфея с таксой за поминовение. На письме было на видном месте напечатано разрешение московского цензурного комитета от 20 октября 1908 г. Поскольку о. Матфей числился среди неблагонадежных келлиотов, которым было запрещено получать денежные пожертвования, то Синод навел справки. Оказалось, что никакого разрешения цензурного комитета не издавалось. На заседании Св. Синода было принято решение «об означенном неблаговидном действии… иеросхимонаха Матфея Воронкова… довести до сведения святейшего патриарха Константинопольского, прося его святейшество не отказать в возможном содействии к ограничению тех неблаговидных приемов, к которым прибегают помянутый иеросхимонах и другие афонские келлиоты в целях эксплуатации религиозного чувства русских жертвователей»[256]. Между тем 20 октября 1910 г. Матфей Воронков просил освободить его келлию от наложенного запрещения, так как десятилетнее запрещение тяжело сказывается на материальном и духовном состоянии насельников. По мнению посольства в Константинополе (отношение от 17 ноября 1910 г. № 1318), «удовлетворение изъясненного ходатайства иеросхимонаха Матфея является желательным по соображениям, касающимся особенностей внутреннего уклада жизни на Афоне, ввиду коего официальное преследование русского монаха со стороны российских властей… отражается на всех русских на Афоне, подчиненных греческим монастырям, особенно при настоящих политических настроениях»[257]. Синодальным чиновникам, однако, было важнее соблюсти букву постановления, чем учесть политическую обстановку на Балканах. Запрещение пересылки корреспонденции Воронкову не было снято.