Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Мелвилл привлекает внимание читателя к социальной разнице между людьми, поставляющими тряпье, и работниками, которые его перерабатывают. Тургенев же подчеркивает, что тряпье, используемое на фабриках, принадлежит местным жителям, таким образом устанавливая органическую связь между процессом изготовления бумаги, сельской местностью и крестьянской культурой. То, что бумажная фабрика находится, как и положено, в сельской местности, становится очевидно, когда Ильюша описывает, как по ночам на фабрике можно услышать домового:

Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-то, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки у дворца-то[671] спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось, да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак слушается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут… Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал – дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим – ничего… Вдруг, глядь, у одного чана форма[672]

зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так… Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли… Уж как же мы напужались о ту пору!

– Вишь как! – промолвил Павел. – Чего ж он раскашлялся?

– Не знаю; может, от сырости[673].

Этот домовой имитирует действия черпальщика. Он двигает сетку, как будто бы намереваясь вытащить раму из чана с древесной массой, чтобы сделать лист бумаги, и кашляет, как будто у него, как и у работников, развивается туберкулез. Изображая бумажную фабрику как место, где может обитать домовой, Тургенев придает этому пространству фольклорный характер.

Если для работы на импортных непрерывных станках часто необходимо было привлекать зарубежных механиков, то процесс производства бумаги вручную изображен Тургеневым как исконный для той местности, в которой происходит действие рассказов, как, например, в описании маскарада, устроенного работниками фабрики:

Фабричные с бумажной фабрики брата приехали за 15 верст – и представили какую-то, ими самими сочиненную, разбойничью драму. Уморительнее этого ничего невозможно было вообразить – роль главного атамана исполнял один фабричный. ‹…› Я когда-нибудь опишу это подробнее. Впрочем, эту драму сочинили, как я потом узнал, не фабричные; ее занес какой-то прохожий солдат[674].

Марк Азадовский отмечает, что такие фольклорные спектакли, какие ставили фабричные рабочие, а организовывали, например, члены молодой редакции «Москвитянина», описываются в мемуарах середины века, что противоречит романтическому представлению о том, что знание фольклора более характерно для сельских, а не городских рабочих[675].