Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Чего мне особенно здесь не хватает, это – музыки. ‹…› Госпожа Тютчева, по-видимому, намерена ее забросить; вчера мне стоило невероятного труда усадить ее за фортепиано. ‹…› К сожалению, ее муж не очень любит музыку, или, вернее, любит ее, как многие, совсем не за то, что в ней является собственно музыкой. ‹…› Литераторы большей частью ищут в музыке только литературных впечатлений; это, вообще говоря, плохие слушатели и плохие судьи; Тютчев, не имеющий никакой специальности, любит в музыке лишь то, что смутно пробуждает в нем некоторые ощущения, некоторые мысли, т. е. он, в сущности, мало любит музыку, может отлично обходиться без нее и предпочитает то, что ему в ней уже известно

. Никто здесь не ощущает музыкального голода

, который меня терзает. Сестра госпожи Т<ютчевой>, молодая особа, очень ограниченная, очень чувствительная и очень довольная собой, действует мне на нервы своими восторгами, которые неизменно появляются после первой же ноты и которые она как будто раздает совсем готовыми и горячими, точно это лепешки в театре «Жимназ»[682]

.

В этом письме Полине Виардо Тургенев обозначает свою принадлежность к тому типу культуры слушания, который практикуют ее поклонники. Другие слушатели, как ему казалось, находят дешевые, предсказуемые, как «лепешки» (galettes du Gymnase), эмоции в звуках, которые у него вызывают более сложные чувства. Такой подход к слушанию был характерен для посетителей оперных театров 1830‐х годов, когда новые понятия о нормах поведения публики способствовали популярности Виардо и ее репертуара. Если в 1810‐е годы внимание публики парижских театров было приковано к самим зрителям – некоторые сидели в ложах прямо на сцене, – то в 1830‐е годы публика стала обращать внимание и собственно на музыку. Французская буржуазия, пришедшая к власти после Наполеона, определяла наличие собственного достоинства через процесс сосредоточенного восприятия, в отличие от аристократии, чья позиция в обществе зависела от их генеалогии, и, как утверждает Джеймс Джонсон, они подтверждали своей статус посредством тихого внимания на концертах:

Недавно возникшие правила, требующие соблюдения тишины во время спектакля, были не просто невинным и не отрефлексированным отражением определенного типа трудовой этики. Публика на каком-то уровне пришла к выводу, что если вежливость является непременным условием успеха, то отсутствие вежливости сигнализирует о низком социальном статусе. Таким образом, требование соблюдать хорошие манеры стало актом самоутверждения. Выделяя из толпы тех, кто не соблюдал правила этикета, члены публики таким образом подтверждали свою собственную социальную идентичность[683].