Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Журналистский успех Чернышевского в вышеупомянутых текстах был связан с парадигматическим сходством между его интеллектуальным опытом студента университета и опытом его читателей. Учась на историко-филологическом факультете с 1846 по 1850 год, Чернышевский был одним из лучших студентов, однако быстро стал считать формальное образование архаично «схоластическим» (стандартная идиома, описывавшая формальное образование в демократическом дискурсе, наиболее последовательно – у Писарева)[828]

. Вынуждая его осваивать учебную программу, университет также предоставил Чернышевскому доступ к выходящей за ее пределы информации и к людям, с которыми можно было эту информацию обсуждать. Его более значимая интеллектуальная жизнь протекала вне учебной аудитории: он быстро усваивал каноны западной литературы и философии, а также информацию, выходившую в периодических изданиях, и затем обсуждал эту совокупность знаний в кругах, связанных с петербургскими образовательными учреждениями. Умственная жизнь Чернышевского была столь же захватывающей и интенсивной, как и неизбежно фрагментарной и поверхностной: объем чтения был слишком большим, а время – слишком недостаточным для последовательных занятий конкретными дисциплинарными вопросами.

Быстро растущий поток информации обуславливал умственную жизнь Чернышевского, и ее неизбежными параметрами становились поверхностность, эклектизм, политический активизм, постромантическая сентиментальность, философский материализм и чувствительность к новым знаниям в общедоступной форме. В целом его интеллектуальный опыт был основан на отказе от формальных процедур в конкретных академических дисциплинах в пользу самообразования путем самостоятельного чтения в разнообразных областях знания и применения этого чтения к повседневной жизни. Соответственно, его университетский опыт не столько подготовил его к научной деятельности, сколько послужил основанием для его публицистических манифестов и опосредовал их журналистский успех.

Добролюбов: критик как товар

Последователь Белинского и Чернышевского, Добролюбов стал фигурой, которая символизировала внутренне противоречивую логику современного опыта для демократических читателей. Признание Добролюбова «главой литературы» и, как следствие, «главой русской жизни» произошло после его смерти в возрасте двадцати пяти лет в 1861 году. Вдовин описывает этот процесс в книге «Концепт „глава литературы“ в русской критике 1830–1860‐х годов». Я хотел бы перенести его наблюдения, сделанные в основном в сфере литературы и критики, в более широкую сферу прессы, в которой с именем Добролюбова было связано растущее влияние демократического дискурса. В нем фигура Добролюбова приобрела мистическую товарную форму и стала функционировать как символ, способный одновременно раскрывать и скрывать структурную логику опыта «нового человека» как потребителя и производителя текстов в поле развивающегося печатного капитализма.

Такая символическая фигурация Добролюбова оказалась возможной благодаря усилиями Чернышевского и Некрасова, прославивших его жизнь как главного критика «Современника». Вдовин описывает очередной реалистический парадокс, благодаря которому внезапная канонизация «начинающего» и в значительной степени неизвестного писателя создала из него модель образцового «нового человека». Полемика о Добролюбове между его смертью в ноябре 1861 года и ее завершением в августе 1862 года стала настолько интенсивной, что по количеству статей конкурировала с дискуссиями об отмене крепостного права, о тысячелетии Российского государства и о петербургских пожарах летом 1862 года[829]. Такая интенсивность получает объяснение в значимости темы, которая апеллировала к повседневному опыту прогрессивных писателей и читателей. Политические вопросы касались этого опыта опосредованно, а фигура Добролюбова – непосредственно.

Риторика, использованная при канонизации Добролюбова, восходит к влиятельной практике Белинского. После окончания пушкинского и гоголевского периодов поиски очередного главы литературы все больше акцентировали роль журнальной критики в жизни общества. Некролог Чернышевского Добролюбову объявил, что, несмотря на раннюю смерть, Добролюбов стоял «во главе русской литературы» в течение четырех лет. В следующих статьях утверждение Чернышевского стало более экспансивным: быть во главе литературы также означало быть «во главе всего развития русской мысли». Со смертью Добролюбова «народ потерял» своего защитника. Переход от «главы литературы» к главе народа был подготовлен указанием Белинского на ведущую роль прессы. Если русская жизнь протекала в первую очередь в прессе и если критик был «главой литературы», то он становился главным представителем прогресса в стране[830].