Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Мой подход предполагает расширение фокуса: развивая наблюдения Виноградова и Сорокина, я рассматриваю развитие демократического дискурса и формирование его субъектов в качестве стандартных процессов в сфере прессы как ведущего института российской модерности. Количество читателей прогрессивных журналов было относительно небольшим: от нескольких десятков тысяч на рубеже 1860‐х годов до сотен тысяч в конце 1870‐х. Абсолютные числа, однако, менее важны, чем культурная логика, которая организовывала вхождение образованных людей, независимо от идеологии и политики, в современную жизнь, основанную на том, чтобы стать рядовым читателем прессы. Парадигматическими субъектами прессы были члены «ярыжной публики» конца 1830‐х годов, социально подозрительные лица полицейских отчетов 1840‐х и студенты различных учебных заведений 1860‐х и 1870‐х, которые лекциям университетских профессоров предпочитали работы ведущих публицистов. На пути к профессионализации в новых сферах современной жизни студенты вначале учились быть читателями и писателями прессы, в языке которой доминировал демократический дискурс. Те читатели «Современника» и «Русского слова», которые в 1860‐х годах могли считать себя радикалами, гораздо чаще становились обычными врачами, учеными, юристами, предпринимателями и административными работниками, чем участниками революционного движения. Читатели, которые могут показаться «субкультурой» для тех, кто рассматривает историю с точки зрения революционной телеологии, оказываются рядовыми участниками «культуры», которую создавала печать, как ведущая технология коммуникации второй половины XIX века.

«Критический реализм» и «реальная критика»

В книге «Чернышевский и эпоха реализма» Ирина Паперно обобщает культурные предпосылки, заложенные в понятие реализма в публицистике «Современника» и «Русского слова» на рубеже 1860‐х годов. В отличие от романтизма, который помещал действительность в сферу идеального и настаивал на первенстве искусства над повседневностью, реализм помещал действительность в повседневный сенсорный опыт и социальную жизнь, наблюдаемые посредством научных метафор. В реализме репрезентация была вторичной по отношению к «непосредственным» данным обычной жизни, но предполагалось, что литература и особенно публицистика способны точно и «истинно» передавать первичный человеческий опыт. Более того, считалось, что литература, создавая «типы» художественных персонажей, способна организовывать разрозненные проявления индивидуальной жизни и возвращать их читателям в собирательной форме, а критика проясняет социальное значение литературных произведений. Критический

аспект в понятии реализма подразумевал также дидактическое предположение, что функция реалистического письма состоит не только в передаче и организации жизненных фактов, но и в критике социальной несправедливости, а также в указании путей социального реформирования.

Паперно предлагает основополагающее обсуждение вышеуказанного «парадокса реализма», который, по ее формулировке, делал возможной «широкую экспансию литературы в жизнь»[817]

. Поскольку литература считалась способной устанавливать факты действительности и указывать пути ее улучшения, литературная репрезентация оказывалась ведущей организующей силой в жизни читателя с ее хаотичным потоком индивидуального опыта и социальных событий. Мой подход корректирует и расширяет наблюдения Паперно: во-первых, путем буквального прочтения терминов «критический реализм» и «реальная критика»; а во-вторых, путем переноса акцента с литературы на демократический дискурс в прессе. В буквальном смысле характерный для советской науки термин «критический реализм» и введенный Добролюбовым термин «реальная критика» указывали не столько на проблемы литературы, реализма и репрезентации, сколько на культурный статус критиков – на канон Белинского, Добролюбова, Чернышевского и Писарева. Их критика и публицистика сыграли ключевую роль в установлении моделей самовыражения и правил повседневной жизни в демократическом дискурсе. «Парадокс реализма», таким образом, заключался в экспансии не только литературы, но и – шире – прессы в жизнь. Демократический дискурс убеждал свою растущую аудиторию в том, что ее опыт становится «реальным» постольку, поскольку находит выражение в разных сферах печати, и особенно в прогрессивной критике и публицистике.

Белинский и начала «прогрессивной реальности»