Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Фигурирование Добролюбова «во главе народной жизни» показывало, как функционировал один из основных процессов эпохи реализма. Именно исчезновение Добролюбова как «реального человека» и уничтожение его действительного опыта в процессе канонизации сделали возможным его конструирование как «нового человека» в демократической прессе. Конструируя Добролюбова в качестве такой фигуры, пресса одновременно конструировала своих читателей и писателей, потребителей и производителей. Образованные люди, выпадавшие из традиционных социальных институтов и попадавшие в нестабильное пространство новой культурной экономики, ощущали, что печать наиболее «непосредственно» выражает их опыт. Для людей, создаваемых печатным капитализмом, самореализация посредством чтения и письма становилась более «реальной», чем чувственный опыт в повседневной жизни.

Писарев: реализм как «экономия»[835]

Роль демократического дискурса, во главе с критиками и публицистами, в развитии капитализма была очевидна для тех «новых людей», которые рассматривали современную им жизнь с экономической точки зрения. В статье 1864 года для «Русского слова» Писарев переформулировал взгляды Белинского на прессу и воспроизвел канонический список прогрессивных личностей, описывая их роль на пути к капиталистическому будущему. Писарев высказывал удовлетворение падением «беллетристики», «стиходелания» и «романов». Он подчеркивал значение Белинского, Чернышевского и Добролюбова в «популяризировании идей, естествознания и антропологии»[836]. В конечном счете Писарев описывал культурный процесс как принципиально экономический:

Если естествознание обогатит наше общество мыслящими людьми, если ‹…› всякого рода капиталисты выучатся мыслить, то эти люди вместе с тем выучатся понимать как свою собственную пользу, так и потребности того мира, который их окружает ‹…›

Если все наши капиталы, если все умственные силы наших образованных людей обратятся на те отрасли производства, которые полезны для общего дела, тогда, разумеется, деятельность нашего народа усилится чрезвычайно, богатство его будет возрастать постоянно ‹…›[837]

Концепцию интеллектуального капитала и «мыслящего пролетариата» Писарева можно было воспринимать как призыв к прогрессу за пределы капитализма, ограниченный цензурными условиями. Хотя читатели могли интерпретировать слова Писарева как радикальное высказывание на имплицитном «эзоповом языке», их повседневная жизнь протекала именно в сфере эксплицитно описанного им капитализма. В этой сфере радикальное понимание демократического языка делало этот язык особенно привлекательным в качестве культурного товара. Как известно, роман Чернышевского «Что делать?» оказался наиболее востребованным продуктом для радикальной интерпретации, поскольку он мог пониматься как манифест прогресса в «Четвертом сне Веры Павловны». Показательно в этом отношении утверждение советского исследователя Ю. К. Руденко, что «реализм» романа обеспечивался не столько «литературной», сколько его «публицистической» составляющей. Руденко пишет, что роман призывал читателей к революционной борьбе: таинственная фигура «дамы в трауре» на последней странице романа, по мнению Руденко, «зовет в [революционное] подполье». Такое понимание романа может показаться парадоксальным в той мере, в какой «дама в трауре» буквально призывает своих последователей не в подполье, а «В Пассаж!» – в главный торговый дом столицы. Интерпретация Руденко подчеркивает роль реалистических парадоксов в коммодификации демократического языка. Роман Чернышевского «магическим» образом раскрывал и скрывал основные аспекты структурного опыта его приверженцев. Публицистическое видение «светлого будущего» в романе одновременно выявляло и вуалировало для читателей то, что было буквально напечатано на его последней странице: увлекаясь фантазиями прогресса, читатели приобщались к капиталистическому потреблению. Но структурное положение большинства читателей Чернышевского в сфере капитализма позволяло им потреблять лишь сам роман наряду с другой продукцией прессы, еще не предоставляя им средств для потребления товаров в Пассаже[838].