Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Вклад Страхова и Каткова в дебаты о Базарове показал, что к 1862 году риторика реализма сделалась настолько стандартной, что опыт образованного человека описывался в терминах, разработанных в демократическом дискурсе прессы, независимо от политической или эстетической позиции того или иного критика. Подчинение таких философски умудренных критиков, как Катков и Страхов, реалистической риторике подчеркивает культурный сдвиг от романтизма к реализму. Романтизм рассматривал литературных персонажей как существующих в идеальной сфере искусства. До известной степени эти персонажи могли становиться моделями для подражания. Хотя романтический читатель в своем публичном поведении мог подражать Онегину или Печорину, тем не менее эти фигуры оставались в сфере искусства и были несоизмеримы с повседневным приватным существованием читателя. Реалистическая риторика превращала персонажей литературы и публицистики в действительно существующих «новых людей», живущих среди читателей всей «плотью и кровью» своей публичной и приватной жизни. А читатель, в свою очередь, начинал существовать как действительный «новый человек» преимущественно путем своей репрезентации в печати.

Медиация и новый человек

К середине 1870‐х годов демократический дискурс опосредовал глубокое взаимопроникновение медиированного и действительного опыта «нового человека». По мере того как профессиональная карьера становилась все более доступной для образованных людей, они продолжали полагаться на прессу не только в осмыслении, но и в реализации важнейших аспектов своего опыта. Прогрессивная идеология по-прежнему доминировала в воображении очередных новых людей, а их чтение и письмо по-прежнему артикулировало их материальные желания и экзистенциальные тревоги.

Одной из наиболее влиятельных версий «прогрессивного человека» в 1870‐х годах стал концепт Н. К. Михайловского «цельная личность». В программной статье «Борьба за индивидуальность» (1875) критик опирался на утилитарные модели Чернышевского и Писарева: для Михайловского любой «мыслящий человек» «всегда стремится искать наслаждение и… бежать страдания»[843]

. Михайловский утверждал, что закон прогресса предполагает нарастающее осложнение человеческой жизни, и призывал читателей оставаться прогрессивно «цельными» и «развитыми» в стремлении к разнообразным наслаждениям, имевшим изначально материальную природу. Михайловский опасался, что популярные тогда финансовые спекуляции на фондовом рынке и инвестиции в недвижимость сводили представление человека о счастье к личному обогащению. Он указывал, что такое узкое понимание счастья ведет к «тоске» в контексте «роскошной обстановки» и побуждает человека истощать себя, стремясь к «более и более острым удовольствиям». Он предупреждал, что такая односторонность ведет к «Krach[у]», имея в виду произошедший в середине 1870‐х годов обвал фондовых рынков в Европе и США. В личной жизни, подчеркивал Михайловский, такое развитие событий «известно… российскому опыту»: оно ведет к «разорению и самоубийству», причем последний термин указывал на эпидемию самоубийств, широко обсуждавшуюся в прессе[844].

В год выхода статьи Михайловского молодые ученые Софья и Владимир Ковалевские вернулись в Петербург из Европы, где получили докторские степени по математике и палеонтологии, соответственно. Они погрузились в жизнь города и направили свою энергию на проекты в сфере недвижимости и спекуляции на фондовом рынке. Математические знания, полагала Софья, должны были обеспечить успех их предприятиям. Хотя она неоднозначно относилась к «службе мамоне», она не только участвовала в коммерческих предприятиях мужа, но зачастую и руководила его решениями. Кроме того, Ковалевские инвестировали как деньги, так и свой труд в газету А. С. Суворина «Новое время»: в первый год ее издания Владимир был ее редактором и ведущим автором, а Софья писала о театре и научной жизни. Наконец, в 1880 году Владимир стал управляющим в нефтяной компании «Товарищество Рагозина и Ко». Однако компания разорилась, что привело Ковалевского к банкротству и обвинениям в растрате. Не выдержав трагедии, Владимир в 1883 году совершил самоубийство. Софья вернулась к науке и стала первой в мире женщиной – профессором математики в Стокгольмском университете. Продолжая академическую карьеру, она также варьировала формы удовольствий: была известна страстью к сладостям и красивой одежде, участвовала в различных революционных движениях и поддерживала романтические отношения с либеральным социологом Максимом Ковалевским, посещая его на вилле в Ницце и путешествуя с ним по Европе[845]. Жизнь Ковалевских подтвердила теорию Михайловского об опыте интеллигенции, в том числе его указания на растущее разнообразие удовольствий и предупреждения об избыточных желаниях и экзистенциальных трагедиях.