Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

В «Записках из подполья» (1864) рассказчик Достоевского высмеивает идею о том, что нам нужны только «законы природы, выводы естественных наук, математика» и что «все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены в календарь»[853]. Риск – это потеря личности, которая имеет значение не только для подпольного человека, но и для нигилистической/позитивистской науки, которую он высмеивает. Подпольный справедливо признает, что стремление позитивистов к математическому количественному определению отчетливо расходится с их же заявлениями об эмпирическом понимании конкретных случаев

[854]. Клод Бернар, как бывший последователь Конта, разделяет убеждение, как он пишет во «Введении в изучение экспериментальной медицины» (1865), что «приложение математики к естественным явлениям есть цель всякой науки, потому что выражение закона явлений всегда должно быть математическое» («application des mathématiques aux phénomènes naturels est le but de toute science, parce que l’expression de la loi des phénomènes doit toujours être mathématique»)[855]

. Однако, будучи практикующим ученым-экспериментатором, даже Бернар обеспокоен тем, что «применение» математики может смешивать обработку эмпирически полученных фактов с их измышлением: «Опираясь на статистику, медицина никогда не могла бы быть ничем, кроме гадательной науки; только основываясь на экспериментальном детерминизме, она станет истинною наукою, то есть наукою достоверною» («En se fondant sur la statistique, la médicine ne pourrait être jamais qu’une science conjecturale. ‹…› seulement en se fondant sur le déterminisme experimental qu’elle deviendra une science vraie, c’est-à-dire une science certaine»)[856]. Сам Конт был уверен, что позитивистская наука обнаружит строгую математическую рациональность, которая объясняет всю эмпирически наблюдаемую реальность. Тем не менее идея точного математического вычисления не была подкреплена фактами даже в его работе.

Недостатки математического подхода Конта вышли на поверхность в 1835 году во время его единственного появления во Французской академии наук. Хотя философ всю жизнь стремился к научной карьере, его официальная подготовка в области естественных наук закончилась в 1814 году, когда он был исключен из Политехнической школы за участие в студенческих протестах. Конт уже приступил к работе над тем, что позже станет известным «Курсом позитивной философии», когда он предпринял последнюю попытку вновь присоединиться к научному истеблишменту, заявив, что он математически доказал небулярную гипотезу, впервые выдвинутую французским астрономом, математиком и физиком Пьером-Симоном де Лапласом (1749–1827). Небулярная гипотеза, как она фигурирует в «Убийстве на улице Морг» Э. А. По (1841), предполагала, что планеты образовались из вращающихся облаков очень горячего газа. Джон Треш так резюмирует идею Лапласа в книге «Романтическая машина: утопическая наука и технология после Наполеона» (2012): «По мере сгущения туманностей они оставляли после себя планеты, которые продолжали вращаться вокруг конечного ядра конденсации – солнца»[857]. К сожалению, как объясняет Треш, «чтобы получить свои цифры для последовательных оборотов небулярной массы в тот момент, когда она оставила бы позади каждую планету, Конт использовал уравнения, которые были выведены из периодов нынешних планет»; иными словами, «логика Конта была порочно круговой»[858]

. Хотя этот разгром уничтожил репутацию Конта в научных кругах, развитие статистики неуклонно продолжалось в популярной работе бельгийского математика и социолога Адольфа Кетле.

Хотя Кетле начинал как астроном и даже недолго учился у Лапласа, именно последний переключил внимание ученика с небесной механики на проблему вероятности и социальную статистику. В 1835 году Кетле опубликовал двухтомный труд «Sur l’homme et le développement de ses facultés, ou essai de physique sociale» (переведенный на русский как «Человек и развитие его способностей, или Опыт общественной физики» и «Социальная физика, или Опыт исследования о развитии человеческих способностей» только в 1865 году). Сам Кетле обычно использовал контианский термин «Physique sociale». Как пишет Стивен Стиглер, «цель Кетле в этой книге очевидна – заложить основу для социальной физики, провести строгое количественное исследование законов общества, которые когда-нибудь могли бы сравниться с достижениями астрономов прошлого века»[859]. Математика Кетле, однако, была не лучше, чем у Конта. Как неоднократно отмечает Стиглер, исходные данные ученый часто воспринимал с ошибками, постоянно объяснял аномалии исходя из предвзятых представлений, отчего работа «изобиловала числовыми ошибками, что свидетельствует о том, что он часто считал в спешке и не утруждал себя перепроверкой результатов»[860]. Работы Кетле еще более, чем сочинения Конта, страдали тенденцией не измерить реальность, а утвердить собственные теоретические предпосылки.