Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Состоя секретным сотрудником Департамента полиции с 1893 г., т.е. к описываемому моменту – уже в течение 12 лет, Азеф давно превратил свое провокаторское ремесло в способ щекотать нервы, конструировать различные хитроумные комбинации и, главным образом, в источник личного обогащения. К этому времени он фактически стал одним из наиболее высокооплачиваемых служащих царской России, заработок которого (800—1000 руб. в месяц) был вполне сопоставим с жалованьем высших чинов Министерства внутренних дел – директора Департамента полиции и даже «товарищей» (заместителей) самого министра. Руководители тайной политической полиции России доверяли Азефу всецело и ценили его информацию чрезвычайно высоко. Мало того, что сообщения его полицейских начальников «наверх» нередко писались под его диктовку. В Департаменте заводились персональные дела на указываемых им лиц, издавались розыскные циркуляры, основанные исключительно на его информации. При этом, переходя из рук одного полицейского чина к другому, Азеф всякий раз умел завоевать полное доверие, а нередко и искреннее расположение своего нового «хозяина». И все это, несмотря на отталкивающую наружность, грубость, косноязычие и нескрываемую алчность: редкое его донесение не заканчивалось требованием немедленного «вознаграждения».

Ежеминутно находясь под угрозой разоблачения революционерами либо полицией, Азеф, как шахматист, был вынужден постоянно просчитывать будущие ходы каждой из этих сторон, страховаться на случай непредвиденного развития событий и обеспечивать себе алиби. Отсюда и его обычная тактика полуправды, недоговоренности, стремление воздействовать как на однопартийцев, так и на охранников в нужном для себя направлении. Идейных убеждений за всем этим не было никаких (народник Н.С. Русанов позднее верно отметил «проплеванность души» Азефа), зато ставка в игре была очень высока – сама его жизнь.

Впервые о затеянной Циллиакусом «доставке оружия различным революционным организациям» Азеф сообщил Ратаеву в письме от 9 февраля 1905 г. и, вероятно, настолько заинтересовал этим своего полицейского шефа, что в дальнейшем весьма подробно информировал его обо всех шагах финского «активиста». Однако, когда план с доставкой оружия стал приобретать более или менее реальные очертания, Азеф, следуя своей обычной манере, начал постепенно сокращать количество «отпускаемой» информации, используя столь же свойственный ему прием полуправды. Так, в донесении от 17 апреля 1905 г., говоря о практических итогах Женевской конференции, он сообщил об образовании «Боевого комитета», но в качестве его членов назвал Е.К. Брешко-Брешковскую, Гапона и князя Д.А. Хилкова[660]

, отлично зная, кто в действительности вошел в состав ОБО. На вышецитированном отзыве Ратаева о «слабости и беспомощности» революционных партий в подготовке вооруженного восстания, несомненно, сказалось влияние Азефа, которому в тот момент было важно создать у полиции впечатление несерьезности и неосуществимости женевских решений. Мотив о Циллиакусе, достигнув крещендо в донесении от 8 марта 1905 г. («Zilliacus имеет сношения с японским посольством и доставил большие суммы финляндцам и полякам … Вам надо очень внимательно взять[ся] за Zilliacus’а»), к концу апреля угасает («От Z. я не получал никаких известий»), а вскоре и пропадает совсем[661]

.

Поскольку при успехе операции с доставкой оружия Азеф уже имел оправдание перед полицией в виде своих предыдущих донесений Ратаеву, летом 1905 г. его, вероятно, более беспокоила перспектива разоблачения со стороны революционеров в случае провала этой операции, особенно если учесть весьма ограниченный круг посвященных и строгую законспирированность всего дела с «Джоном Графтоном». Поэтому, с одной стороны, он умеряет пыл коллег по партии нелицеприятными отзывами о Гапоне и его организации, а с другой, весьма умело и столь же успешно отвлекает внимание Ратаева от места реальных событий и добивается его санкции на поездку в Болгарию, откуда якобы от македонских и армянских революционеров в Россию ожидались грандиозные «транспорты» литературы, оружия и взрывчатых веществ[662] (судя по донесениям Ратаева, этот софийско-македонский «сюжет» Азеф начал активно разрабатывать еще с января 1905 г.).