Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Еще недавно, в 1896—1897 гг., корейский монарх, спасаясь от японских агентов, вместе со всем своим правительством более года прожил в здании русской миссии в Сеуле[748], от которой у него, понятно, не могло быть секретов; Русско-Корейский банк, учрежденный в 1897 г., получил право от имени корейского правительства собирать налоги с населения, обслуживать операции казначейства и даже чеканить местную монету. Весной 1898 г. все это разом рухнуло, и акции Японии на Корейском полуострове быстро пошли вверх. Хотя согласно апрельской 1898 г. русско-японской договоренности («протоколу Нисси – Розена») стороны обязались учитывать интересы друг друга на полуострове на равных основаниях, фактически состоявшийся «уход русских, – констатирует современный корейский исследователь, – имел тяжелые последствия для молодого независимого государства»

[749]. Уже в июне 1898 г. Коджон секретно уведомил российского посланника, что сознает «свою неправоту относительно России», одновременно предрекая скорое обращение к ней Кореи за помощью «против Японии, влекущей ее к гибели»[750]

. Однако было уже поздно.

Япония разработала программу «мирного проникновения» в Корею, которую неуклонно проводила в жизнь. Приморский военный губернатор П.Ф. Унтербергер, побывав здесь, нашел, что «влияние японцев повсюду резко заметно: везде в лавках видишь, что преобладающий привозной товар – японский», что «почти вся торговля рисом – этим главным предметом экспорта Кореи – находится в руках японцев», как и пароходные линии от корейских портов. К 1902 г. свыше 70% внешнеторгового оборота Кореи приходилось на долю Японии, ею контролировалась транспортная сеть формально независимого государства, его средства связи и наиболее прибыльные концессии. В важнейших в стратегическом отношении корейских городах были размещены японские гарнизоны, которые могли обеспечить беспрепятственное вторжение в страну крупных воинских соединений. В самом Сеуле японский гарнизон в две сотни солдат и офицеров в январе 1901 г. было решено довести до 500 штыков «вследствие вызывающего образа действий русского посланника, сосредоточения на границе Кореи большого количества казаков и занятия русскими войсками корейской территории»[751]; к весне того же 1901 г. этот гарнизон должен был насчитывать уже более тысячи солдат

[752]; с 1900 г. все корейские почтовые и телеграфные конторы обслуживались исключительно японцами, японские жандармы несли охрану железных дорог и телеграфных линий.

Быстро росло число японских переселенцев. Несмотря на недружелюбное отношение к ним простых корейцев, к середине 1903 г. в 10-миллионной Корее проживало уже более 26 тыс. граждан островной империи (в 1902 г. – чуть менее 15,5 тысяч), причем японское правительство активно поощряло переселенческую кампанию, намеренно занижая в официальной статистике число японских колонистов. Особенно заметным было присутствие японцев на юге полуострова. В числе 50 тыс. жителей южнокорейского порта Фузан (Пусан) японцев насчитывалось 14 тысяч (в 1902 г. —6 тыс.); из 1742 судов, посетивших этот порт в 1902 г., 1628 были японскими, которые вывезли 96% продукции, произведенной в южных провинциях Кореи. Немецкий врач Эрвин Бэльц (E. Baelz), который посетил Корею летом 1903 г., отметил, что даже по внешнему виду корейский Фузан – типичный японский городок[753]

. Доля японских товаров в корейском импорте доходила до 80%[754].