Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

В итоге вопрос увяз в международно-правовых спорах и окончательного, всеми признанного, разрешения так и не получил. По сей день стороны остаются при своем мнении: отечественные авторы писали и пишут о японском «вероломстве»[832]; японские же историки убеждены, что ни ввод войск в Корею, ни нападение на порт-артурскую эскадру без объявления войны не являлись нарушением их страной тогдашних норм международного права (некоторые при этом рассматривают ночную атаку Порт-Артура как удачный тактический прием, который японцы с еще большим успехом применили почти 40 лет спустя при Перл-Харбор[833]). Западные мемуаристы и исследователи, как правило, предпочитают обходить эти международно-правовые вопросы стороной, ограничиваясь общим указанием факта начала войны Японией без ее формального объявления. Лишь академически бесстрастный Джон Уайт нашел «недостаточными» (

inadequate) контраргументы Токио в ответ на обвинения со стороны Петербурга в нарушении международно признанных правовых норм[834].

Современная интересующим нас событиям британская, а вслед за ней почти вся американская и западноевропейская печать события на внешнем рейде ляодунской твердыни расценила как блестящую операцию, в которой «японские офицеры выказали себя достойными союза с английским флотом, имеющим величайшие морские традиции во всей истории»[835]

. «Японский военно-морской флот, – писала по горячим следам “Times”, – начал войну актом бесстрашия, которому суждено занять почетное место в анналах морской истории … Располагаясь на внешнем рейде Порт-Артура, русская эскадра была открыта для атаки, как бы приглашая ее произвести. Это приглашение было реализовано с быстротой и пунктуальностью, которые делают честь нашему доблестному союзнику и ставят японцев, говоря одним словом, вровень с лучшим военно-морским флотом»[836] (читай: британским). Тут же мимоходом сообщалось, что адмирал Того, «которому сопутствовал столь исключительный успех в Порт-Артуре», в 1873—1874 гг. проходил подготовку в одном из британских морских колледжей (Thames Nautical Training College, H.M.S. 

Worcester) с отличными показателями в учебе и в поведении[837]. Американские “New York Times” и “Sun”, со своей стороны, поспешили напомнить, что «семь высших офицеров японского флота являются выпускниками Аннаполиса, включая адмирала Уриу, командующего эскадрой, которая недавно выполнила столь выдающуюся боевую задачу»[838]

. Вскоре та же “New York Times” посвятила этому японскому адмиралу, «герою» Чемульпо, прочувствованную статью под названием «Мэхэн флота микадо»[839]. «Японцы создали новые стандарты для всех военных моряков мира», – писала в июне 1904 г. лондонская “Daily Star”; «похоже, что каждый британец уже понимает, что японцы заслуживают победы над славянами, поскольку они доказали свое превосходство в политике, в качестве своего мышления, в социальной и нравственной сферах». Перепечатывая эту статью, “Japan Times” озаглавила ее: «Дань восхищения японцами»[840].

Вскоре после начала операций на континентальном театре свою порцию комплиментов получили и сухопутные военачальники островной империи. «Японии повезло с ее генералами, – говорил в апреле 1904 г. генерал-лейтенант сэр Ян Гамильтон (I. Hamilton), – молодые и активные, они имеют то огромное преимущество перед любым континентальным военачальником, что обладают опытом участия в современной войне»[841]. В дальнейшем на Западе развернулась борьба за честь оказаться в родстве с японскими героями маньчжурской бойни. Одноименная греческая семья заявила, что генерал Куроки Тамэмото родом из Эллады, затем претензии такого же свойства заявили французы, а после них – и поляки (последние доказывали, что его настоящая фамилия – «Kurowski»)[842]. Хвалу японскому оружию воздавала и китайская пресса.