Тем же вечером японский командующий собрал у себя командиров 18 миноносцев. «Офицеры флагманского судна “Асахи” встретили нас на палубе и поздравили с тем, что нам выпало счастье первыми идти на врага, – записал в своем дневнике один из приглашенных. – Затем мы спустились в адмиральскую каюту. Там мы увидели старого Того с его европейским лицом, которое мы ему теперь простили, начальника штаба, двух адъютантов и командира “Асахи”. Перед адмиралом лежала карта Желтого моря и специальная карта Порт-Артура. Мы все сели вокруг стола, и штабной офицер дал каждому из нас план рейда и гавани Порт-Артура, на котором было подробно указано все положение русской эскадры и место каждого корабля … Адмирал сказал нам со свойственной ему сухостью приблизительно следующее: “Господа! Вы должны сегодня вечером или сейчас же после полуночи, – точное время я предоставляю назначить начальникам флотилий… напасть на русскую эскадру в Порт-Артуре … На плане порт-артурского рейда, который каждый из вас только что получил, – продолжал адмирал, – точно отмечено место стоянки русских судов. План этот снят нашим штабным офицером, ездившим переодетым в Порт-Артур. По его мнению, враг не подготовлен встретить наше нападение, так как ждет объявления войны с нашей стороны … Если же кому суждено пасть, то он удостоится лучшей награды на земле – смерти за величие Японии и бессмертия героя на страницах истории”. Раздалось громкое “банзай!” в честь микадо и … нам подали по чашке с европейским напитком, шампанским!»[806]
. На этом инструктаж у адмирала закончился. На прощанье флагман просигналил миноносцам: «Рвите вражеский флот на воздух! Счастливого пути!» и получил ответ: «Так и будет!», «Клянемся биться до конца!»[807]. «Всего отраднее пасть в борьбе с врагом, которого ненавидит и должен ненавидеть каждый японец», – записал в дневнике командир одного из японских миноносцев[808].Кильватерной колонной, со скоростью 22 узла с расчетом дойти до цели в течение трех часов японские миноносцы двинулись к Порт-Артуру и в 12-м часу ночи того же дня 26 января (8 февраля) атаковали русские корабли на внешнем рейде крепости, точно зная их расположение. В нападении приняли участие десять японских миноносцев, которые за 40—45 минут атаки выпустили по русским судам 19 торпед – «самодвижущихся мин Уайтхэда».
Незадолго до появления японских миноносцев рожки на судах порт-артурской эскадры проиграли сигнал: «Приготовиться отразить минную атаку», однако противоминные сети при этом за борт спущены не были; два миноносца отправились в морской дозор. Командующий эскадрой адмирал Старк, проведя с подчиненными инструктаж на тему об усилении бдительности, съехал на берег:
он спешил на маленький домашний праздник по случаю двойных именин – дочери и супруги[809]
. В первые минуты атакующим с помощью ложных световых сигналов и выкриков на русском языке удалось выдать себя за отряд русских миноносцев, возвращения которого действительно ожидали. Поэтому с российских кораблей начали отстреливаться не сразу, а после некоторого замешательства. Не лучше обстояли дела и на берегу – спустя полчаса после начала японской атаки начальник Квантунского укрепрайона прислал в штаб наместника записку: «Что это за стрельба?». Сигнал тревоги в крепости был подан только после окончания нападения (в 1:20 ночи), и лишь тогда и командование, и гарнизон узнали, что объявленная тревога была не учебной, а боевой.Поздним вечером 26 января (8 февраля) командир 7-й восточно-сибирской стрелковой бригады генерал-майор Р.И. Кондратенко писал письмо жене в Хабаровск, когда «раздалась пушечная канонада с кораблей», но продолжал писать, «полагая, что это практическая ночная стрельба»; «вдруг пришло приказание занять по тревоге линию крепостных фортов полками нашей бригады. Немедленно это было исполнено. Затем выяснилось, что несколько японских миноносцев, незаметно подойдя к нашим броненосцам, ударами мин сильно повредили 3 наших броненосца …Война началась, таким образом, без объявления»[810]
. «Мы ожидали японский флот только через 3—4 дня», – признается потом русский морской офицер корреспонденту “New York Herald”[811]. «Японское нападение, – записал в дневнике дипломат Е.А. Плансон, – было полным сюрпризом для всех. Вообще никто не ожидал такого нахальства: посланники еще не выехали – японский из Петербурга, наш из Токио»[812].