Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

В России понимание необходимости воздействовать на общественное мнение Китая в благоприятном для себя направлении появилось в середине 1890-х годов – одновременно с осознанием Маньчжурии зоной своего влияния. Однако дальше издания в Тяньцзине в 1895—1896 гг. газеты “Go-Ven’-Pao”, откровенно прорусской и потому маловлиятельной, дело поначалу не пошло. Ее титульным редактором выступил бежавший из Сеула от преследований японцев русский моряк и архитектор А.И. Середин-Сабатин, а фактическим издателем – военный атташе в Китае полковник К.И. Вогак. «Как бы [мы] материально ни обеспечили свою казенную газету в Китае, – объяснял позднее Середин-Сабатин фиаско “Go-Ven’-Pao”, – она не имела бы никакого влияния уже потому одному, что была бы казенная, что скрыть нельзя ни в каком случае»[1046]. Между тем, с каждым годом потребность в иноязычном прорусском органе на Востоке приобретала все большую остроту. «Этот вопрос не может не зародиться, – писал в 1903 г. финансист Н.А. Распопов на страницах “Нового Времени”, – когда русскому человеку приходится присутствовать при той возмутительной травле, которой англичане и японцы подвергают на Востоке все русское … выставляют дикарями, обманщиками, смутьянами, насильниками и т.д. И не только в политике, а решительно во всем: в международных отношениях, во внутренней государственной жизни, в промышленности и торговле, даже в домашнем быту… Эта ложь и глупость никогда и никем не опровергается и приобретает потому значение непреложной истины. Эти ложь, злоба и глупость создают общественное мнение невежественной, грубой и увлекающейся массы. Она мешает естественному развитию нашей экономической жизни … она создает нам, наконец, вечные политические осложнения»

[1047].

На Дальнем Востоке накануне русско-японской войны дружественной России периодической печати (не считая семи малотиражных русскоязычных газет в зоне КВЖД) не существовало. Вся имевшаяся оказалась пронизана русофобством, «подогретым» прояпонски настроенной прессой Великобритании и США и затем «реэкспортированным» (по выражению Н. Симадзу[1048]

) в западную официальную и неправительственную печать. С момента заключения англо-японского союза в начале 1902 г. руководители лондонской “Times” «поощряли Японию выступать против русских», видя «свою задачу в привлечении симпатий британцев к Японии вплоть до оказания ей военной помощи, – констатируют историки этой газеты, – в годы войны “Times” оказывала японцам столь горячую поддержку, что газету даже считали исходной виновницей этой войны»[1049]. В подоплеке такого курса лондонского официоза лежало убеждение консервативного кабинета А. Бальфура, что русско-японский конфликт выгоден Британии тем, что, во-первых, ослабляет Россию, и, во-вторых, делает ее более сговорчивой в других внешнеполитических вопросах

[1050]. В результате в России многие были убеждены, что ответственной за вооруженное столкновение c Японией являлась единственно русофобская пресса. «Исключительно только газетный поход на Россию с восхвалением прогресса и силы Японии, подбадриваемый не скупою на то же английской прессой, он только и создал войну», – писал в 1904 г. очевидец, православный миссионер[1051]

. «Японские победы одержаны были в редакциях лондонских газет и телеграфных агентств», – язвило петербургское «Новое Время»[1052].

В 1900 г. изучением публикаций дальневосточной периодической печати по собственному почину занялась группа студентов Восточного института во главе с профессором-японистом Е.Г. Спальвиным. Наиболее качественные обзоры печатались в приложении к «Известиям Восточного института» под названием «Летопись Дальнего Востока». «Летопись» была замечена в Петербурге. На «высочайшей» аудиенции в июне 1902 г. директор института А.М. Позднеев удостоился лестного отзыва императора о работе его подчиненных по ознакомлению России с текущими событиями жизни дальневосточных стран. Тут же Николай II спросил «о возможности для Института обратно ознакомлять Восток с событиями жизни русской»[1053]. Подобным ресурсом владивостокский институт не располагал, но сама постановка вопроса симптоматична. Практическим последствием «высочайшего» внимания явилось то, что с 1902 г. институтская библиотека вместо ранее поступавших 17-ти центральных японских газет стала получать уже 135 периодических изданий, либо выходивших в странах Дальнего Востока, либо тематически посвященных ему, на английском, французском, немецком, китайском, японском и корейском языках. Вместе с тем, тираж институтской «Летописи» (700 экземпляров), которая печаталась вплоть до 1905 г.[1054], не предполагал знакомства с ней широкого читателя. В годы войны русские штабы в Маньчжурии анализировали туземную и иноязычную дальневосточную прессу самостоятельно, но в значительно меньшем объеме, нежели студенты Восточного института.