Русское

А потом приехала его мать. Чего в результате несчастного случая никак на мог предвидеть Дмитрий, так это того, насколько изменится его отношение к ней. Кем она была для него до этого? Любящей матерью, которая помогла ему сделать первые шаги в музыке; женщиной, которая обожала его отца, – самоотверженной, чем-то постоянно опечаленной, в вечной тревоге о своем муже и сыне. Когда она приехала в Боброво, то выглядела ужасно. В больших глазах застыло выражение муки. Казалось, она перестала причесывать свои густые черные волосы, в которых пробивалась седина. Он любил ее и одновременно жалел, поскольку мать была несчастна.

Но именно дядя Владимир заставил мальчика увидеть мать с новой стороны.

– Теперь, Роза, когда вы здесь, вам надо хорошенько отдохнуть, – настаивал он. – И еще: придется играть. Мы не можем позволить этому молодому человеку оставаться без музыки, – твердо добавил он.

И к великому удивлению Дмитрия, уже на следующий день она села за рояль.

Как это было странно! Он никогда раньше не слышал, как она играет. Да, когда-то его мать занималась музыкой. Когда он был маленьким, она часто помогала ему справиться с каким-нибудь трудным пассажем, – собственно, поэтому он и знал, что она занималась фортепиано. Но по какой-то причине Роза никогда не садилась за инструмент просто так. Теперь, однако, она стала играть – сначала нерешительно, какие-то простые вещицы. Но затем зазвучали сонаты Бетховена, пьесы Чайковского, Римского-Корсакова и других русских композиторов. Сначала она играла по часу, затем по два, иногда забавно хмурилась, побуждая пальцы к давно забытой беглости, иногда мягко улыбалась. Чем больше Дмитрий слушал, тем больше удивлялся. «Она же виртуоз, – думал он. – Большой талант». Ее одаренность пронизывала каждую музыкальную фразу. На пятый день в Розе произошла разительная перемена. Казалось, она отбросила свою печальную боязнь, как ненужную личину. Она изменила прическу, закрепила гребнем волосы, собранные на затылке. Свежий воздух и несколько ночей спокойного сна разгладили морщины на ее лице. Теперь она спокойно и торжествующе запрокинула голову, и бетховенская «Аппассионата» покатила волной из-под ее пальцев. И при этом часто рядом с ней стоял Суворин.

– Никогда бы не подумал, что ты так играешь, – заметил однажды Дмитрий и чуть не добавил: «И что ты такая красавица».

– Ты многого не знаешь, – весело ответила она и, смеясь, вышла с Сувориным и Надеждой на веранду.

А потом, так же внезапно, все закончилось. День был солнечный. Прошло уже десять дней, как Роза гостила там. Накануне Суворин привез ей ноты фортепианных этюдов своего самого любимого русского композитора того времени, гениального Скрябина. Это были замечательные произведения, такие же тонкие и гармоничные, как прелюдия Шопена, такие же завораживающие, как стихотворения Блока. Роза исполняла их, а Суворин покоился в мягком кресле и улыбался, как ангел. И Дмитрий неожиданно провалился в сон.

Когда он начал просыпаться, Роза уже не играла – рядом с ней у рояля стоял Суворин. Взрослые, очевидно, полагали, что он все еще спит, и, хотя говорили они тихо, он отчетливо слышал почти каждое их слово.

– Так больше не может продолжаться. Я тебе уже три года это говорю. – Баритон его дяди, звучал мягко и убеждающе. – В конце концов, это невыносимо.

– С этим ничего не поделаешь. Но, Володя… – (Дмитрий никогда раньше не слышал, чтобы кто-нибудь позволял себе так назвать его дядю.) – Володя, мне так страшно.

– Ты недосыпаешь, маленькая моя, голубка. Перестань мучить себя. По крайней мере, побудь со мной здесь какое-то время. – Суворин сделал паузу, видимо, чтобы собраться с мыслями. – Следующей весной я должен поехать в Берлин и Париж. Поедем вместе. Давай отправимся на какой-нибудь курорт, поправим твое здоровье. Думаю, ты знаешь, что со мной тебе ничего не грозит.

От удивления Дмитрий широко открыл глаза. Он видел, как мать ласково коснулась большой руки дяди Владимира:

– Знаю.

Дмитрий резко сел в постели и тут же поморщился от боли. Оба повернулись к нему: дядя – раздосадованно, мать – растерянно. Затем Суворин спокойно, как будто ничего не случилось, сказал:

– Что, дружок, проснулся? Ну, давайте-ка выпьем чаю.

И Дмитрий уже не очень-то понимал, что именно он только что слышал.

На следующее утро Роза объявила, что должна вернуться в Москву.

– Твой отец совсем там заброшен без меня – сказала она Дмитрию. – Что-то мне тревожно за него.

И снова ее лицо было серым и изможденным, как будто она не спала всю ночь.

Следующие дни Дмитрию было не очень-то весело. Уехала не только его мать, но и Надежда – госпожа Суворина вызвала ее в Москву, – а он остался в Русском, так как доктор сказал, что его нельзя перевозить. Именно дядя теперь спокойно и решительно взял на себя все заботы о нем.

Спустя два дня после отъезда Розы дядя положил на столик возле кровати Дмитрия несколько книжек и стопки нот.