– Виконт де Сен-Ле передаст вам мои приказания.
Он вышел.
Морлиер, Бриссо и Сен-Ле остались одни; первые недоумевали и как будто спрашивали себя: верить ли им сцене, только что происходившей? Сен-Ле подошел к ним с улыбкой на губах и положил руку на эфес своей шпаги.
– Что за дьявол этот человек? – воскликнул наконец Морлиер, всплеснув руками.
– Позвольте мне дать вам обоим хороший совет, – сказал Сен-Ле. – Исполняйте в точности все, что вам прикажет граф. Поверьте, я даю вам дружеский совет.
Ночь была очень темная; на набережной Феррайль ничего не было видно, слышался только глухой рев Сены, волнуемой сильным западным ветром.
По набережной медленно шел человек, закутанный в плащ, надвинув шляпу на глаза. Остановившись, он повернулся и сказал сам себе:
– Монжуа умер – я убил его! Рука семнадцатилетнего ребенка наказала за преступление гнусного убийцу! Монжуа умер и не оставил никого, чтобы отомстить за себя. Но кто помог ему совершить преступление?
Мужчина скрестил руки на груди:
– Монжуа был не один. До сих пор я мог сомневаться, потому что не знал, как преступление было совершено, но теперь сомнения прочь! Положение веревки, положение скелета…
Он снова остановился, продолжая монолог с самим собой:
– Один человек не может обвить таким образом веревку и задушить; крики жертвы и усилия ее, чтоб защищаться… наконец, борьба, та страшная борьба, как бы ни были неравны силы того, кто убивает, и того, кто должен быть убит… Потом за несколько часов вырыть могилу… зарыть труп… приготовить известь… привести все в порядок… загладить все следы… Это невозможно… В одиночку этого не сделать.
Он опять пошел медленной походкой, склонив голову, еще плотнее закутавшись в плащ. Ветер усилился, и под арками Нового моста вода белела от пены.
– Кто были сообщники этого человека? Были ли с Монжуа люди, интересы которых требовали совершить это ужасное преступление?.. Потом… Откуда взялось это странное сходство между убийством моей матери и покушением на убийство Сабины? О-о! Бедные женщины! Сколько должна была страдать моя мать, если с ней за несколько часов могли совершиться такие превращения!.. Моя мать, моя невеста, обе пораженные в ночь на тридцатое января, в тот же час, через двадцать лет. Рука, поразившая мою мать, была наказана моей рукой. Но кто поразил Сабину и зачем?
Человек в плаще продолжал свою ночную прогулку по берегу; он дошел до лавки оружейника на улице Сонри; он долго смотрел на дом, ни одно окно которого не было освещено.
– Из трех женщин, которых я любил, к которым был привязан, две стали жертвой подлых убийц. Мать моя была убита, невеста ранена; только одну мою сестру пощадили.
– И ей не будет пощады! – вдруг раздался хриплый голос.
Жильбер – это он бродил по берегу – поспешно обернулся; тень промелькнула быстрее стрелы; раздался сатанинский хохот, и живое существо – человек, зверь или демон – бегом устремилось с берега в лодку, причаленную невдалеке. Лодка скользнула по воде и исчезла в темноте.
Жильбер быстро окинул взглядом весь берег, и радостный крик вырвался из груди: он приметил другую лодку, бросился в нее, но она начала тонуть: дно лодки было дырявое. Жильбер прыгнул в воду. Лодка с неизвестным исчезла в темноте.
– О! – воскликнул Жильбер в ярости. – Кто мне скажет, кто этот человек?
Он осмотрелся и не заметил ничего, что позволило бы ему пуститься в погоню; он остался неподвижен и словно окаменел от бессильной ярости. Раздалось слабое кукареканье.
Жильбер вздрогнул: вдруг он увидел черную массу, упавшую с арки и исчезнувшую в Сене.
Праздники в ратуше в нынешнее время не похожи на те, что происходили в ней в 1745 году. Теперь префект Сены живет в ратуше и председательствует на этих праздниках, а прежде там жил и распоряжался купеческий старшина.
В начале 1745 года балов в Париже было много, потому что 23 января дофин, сын Людовика XV, женился на инфанте Марии-Терезии Антуанетте-Рафаэлле, дочери Филиппа V и Елизаветы Фарнезе, и город, чтобы доказать свою радость королю, которого он с любовью называл Возлюбленным, решил по случаю этого брака давать праздник за праздником.
Между главами корпораций возник деятельный союз. Назначив дни празднеств, воздвигали бальные залы то в одном месте, то в другом: сегодня – на Вандомской площади, завтра – на площади Побед, послезавтра – на Гревской. Каждая корпорация содействовала проведению бала: плотники строили залу, обойщики приносили мебель и обои, торговцы фарфором доставляли вазы, торговцы цветами украшали залы гирляндами. Этим соединением всех ремесел достигалась роскошь, какой не могли позволить себе самые богатые буржуа.
Виноторговцы устраивали среди цветов фонтаны из шампанского и бургундского, лимонадчики зажигали бассейны из пунша, кондитеры сооружали дворцы из леденцов. Эти праздники поистине были изумительны и очаровательны; они наделали столько шума, что король изъявил желание присутствовать на одном из них, но тотчас передумал, сказав, что не хочет менять своих привычек, так как всем известно, что он терпеть не может церемониальных выездов.