Разговор обрастал выдумками, как затонувший корабль ракушками и водорослями. Появлялись его альтернативные версии, в которых Орди ответил по-другому на тот или иной вопрос. Всё сознание молодого человека настойчиво вгрызалось в проблему и пыталось её расколоть, но орешек не поддавался — и мысли отступали, чтобы восстановить силы и отрастить обломанные зубы.
Сквозь шторы пробивался свет: сперва сизый, сумеречный, он разгорался всё ярче, обретал краски и в конце концов ворвался в комнату ярко-рыжим лучом. И в тот момент, когда осколок солнца свалился на пол у кровати, Орди осознал, что лежит с широко открытыми глазами и сознание его на удивление ясно. Цвета стали вдруг невероятно чёткими и сочными, а образы резкими, как будто обведёнными тушью. Ему чудилось, что можно подойти к окну, раздвинуть шторы и увидеть, как в нескольких милях отсюда у реки воробей ловит комара. Или, поскольку речь шла о реке Брунегена, скорей, комар подстерегает неосторожных птиц.
Молодой человек поднялся, подошёл к шкафу и, выкинув наружу все вещи, обнаружил на самом дне ту одежду, в которой приехал в Брунеген вместе с обозом. Юноша никак не мог отделаться от ощущения, что с того момента прошли сотни лет, и одежда должна была истлеть и развалиться в руках, но, вопреки всему, ткань осталась такой же грубой и прочной. Орди даже немного потянул её в разные стороны, чтобы проверить.
Рубаха, в которой он нёс Тиссура, вытертый до желтизны кожаный жилет, штаны, подпоясанные верёвкой, растоптанные сапоги… Орди оделся, осмотрел себя в зеркало и с разочарованием отметил, что сильно располнел и больше не похож на бродягу. Одежда смотрелась на нём как маскарадный костюм.
Коридор.
Лестница.
Юноша спускался очень осторожно, практически бесшумно. Он был уверен, что улизнёт незамеченным, но голос Вортсворта, раздавшийся, как обычно, из-за спины, заставил сердце уйти в пятки.
— Милорд?..
Ординари схватился за сердце, которое ударило в грудную клетку так, что едва её не проломило.
— Тише! — шикнул молодой человек и продолжил шёпотом: — Только не будите никого!
— Вы собираетесь совершить утренний променад, милорд? — поинтересовался Вортсворт тоном, который получался только у него. Голос был совершенно нейтральным, но в то же время ясно давал понять, что идея дворецкому очень не нравится.
— Да, — кивнул Орди. — Именно утренний променад.
— Могу ли я разбудить кучера, конюха и дежурную смену охраны? — «А вот это, милорд, хорошая идея».
— Нет, не нужно. У меня есть важное дело, — юноша выделил слово «важное», давая дворецкому понять, что пора бы и оставить хозяина в покое, но старик не унимался.
— Открыть ли мне гардероб и арсенал?
— Зачем? — удивился Орди.
— Думаю, для променада в это время суток подойдёт что-нибудь более тёплое. И пара пистолетов.
Юноша усмехнулся:
— Думаю, я могу пойти и так.
— Но куда и зачем, милорд?.. — в отчаянии вопросил Вортсворт, мгновенно ставший похожим на престарелую мать, не имеющую возможности повлиять на повзрослевшего сына, который не хочет надевать шапку.
— О, — Орди мечтательно закатил глаза. — Если б я знал…
На улице пахло рекой. То есть рыбой, тиной, водорослями, гнилым деревом и тем, о чём не хочется знать. Туман, укрывающий город по ночам, отступил обратно к руслу. Поймав вопросительный взгляд охранника, Орди вышел за ворота и зашагал вниз по улице, догоняя белёсую пелену, которая откатывалась буквально на глазах.
Несмотря на ароматы, дышалось потрясающе легко: утро было по-настоящему свежим и приятным. Голубое небо прорезали полупрозрачные ленты облаков, освещённые снизу: солнце ещё не поднялось достаточно высоко.
Утро было более чем ранним, но людей на улицах оказалось не так мало, как предполагал Орди.
Дворники сметали сор огромными мётлами. Из-за заборов доносился похожий на чавканье звук больших ножниц: садовники приводили в порядок растения, чтобы взоры проснувшихся хозяев не оскорбил какой-нибудь неаккуратный листочек. По улицам вслед за телегами с огромными бочками, шли чумазые бородатые золотари в плотных фартуках и засаленных шапках. В отличие от уставших коняг, вынужденных возить отходы, люди пребывали в прекрасном настроении и громко перешучивались, отпуская тошнотворные колкости на тему того, что только что откачали из выгребных ям.
Несмотря на некоторую противоречивость образа, Орди смог раствориться в толпе: на него никто не смотрел дольше, чем полсекунды, не обращал излишнего внимания, не кланялся и ничего не просил. Он снова стал тем, кем был раньше — оборванной шпаной без работы, дома и денег в кармане.
Ноги несли молодого человека всё дальше, выбивая по брусчатке весёлый ритм. Изредка мимо проезжали повозки и телеги, как-то раз стремительно промчалась, обдав потоком воздуха, открытая бричка: в ней лежал, раскинув руки, спящий усач в мундире, усыпанном драгоценностями и орденами.
«А ведь это может быть кто-то с того самого бала», — с удивлением подумал Орди. Прошлый вечер воспринимался, как нечто невообразимо далёкое.