Рыцари былого и грядущего. Том 3

На завтра столица была полна слухами о том, что император приказал жестоко избить духовное лицо. Люди тихо роптали — император проявил страшное неуважение к Церкви. Подогреваемые агентами ичеге, люди начинали роптать всё громче. Трудно сказать, к чему всё это могло привести, но тут вспыхнул страшный пожар, за несколько часов уничтоживший полстолицы. Пожар с большим трудом удалось остановить, погибло огромное количество людей. И тут началось самое страшное. Страсти, кипевшие в столице и до пожара, теперь так разбушевались, что окончательно лишили всех рассудка. Как сторонники духовенства, так и защитники императора уже совершенно не владели собой.

Люди ичеге во весь голос кричали: «Пожар — кара небесная за то, что император поднял руку на благочестивого аббу Гонория». Люди императора ярились не меньше: «Подлые монахи Дэбрэ — Асбо подожгли город, желая отомстить императору за то, что он наказал изменника Гонория». Люди избивали друг друга на пепелищах, кровь лилась рекой. К жертвам огненной стихии вскоре прибавилось не меньшее количество жертв политических страстей.

Никто так никогда и не узнал, кто же на самом деле поджёг город, но монахи Дэбрэ- Асбо по ходу потасовок порою вовсе не отрицали того, что это сделали они, и уж во всяком случае монахи открыто радовались пожару. Обезумевшие иноки дико орали: «Столицу нечестивого императора пожрал огонь! Плата за грех — огонь!». И даже когда люди императора насмерть забивали их палками, вместе с последним вздохом они всегда изрыгали одно только слово: «Огонь!».

***

Император, казалось, обрёл полное и невозмутимое спокойствие. Говорил он ещё меньше обычного и голос не повышал, но его холодный шёпот производил на аббу Авраама впечатление столь зловещее, что он предпочёл бы видеть любимого Амдэ в страшном гневе. Старый советник хорошо понимал, что монарший гнев, как бы ни был он страшен, долго не бушует, и смягчить его можно несколькими разумными и добрыми словами. Хладнокровной решительности, чёрной и твёрдой, как обсидиан, не смягчит ничто.

— Это мятеж, Авраам, — тихо и печально сказал Амдэ — Цыйон. — Люди возвысили свой голос против помазанника Божьего. В столице бушует стихия, пострашнее огня. Народ, вместе с богомерзкими монахами, расшатывает трон нэгусэ–нэгэст, враждует на Бога.

— Ваше величество, монахи Дэбрэ — Асбо не поджигали столицу.

— А какое это имеет значение? Монахи воспользовались этим пожаром, чтобы призвать народ к мятежу. К тому же верные мне люди видят поджигателей в монахах. Теперь уже никто и ничего не исправит. Неужели император может ополчиться на верных ему людей, защищая врагов? Если власть проявит слабость, она рухнет. Ещё вчера я был намерен лишь оставить Дэбрэ — Асбо без своей милости, но сегодня пришло время карать измену без жалости и сожаления.

— Ваше величество, не поднимайте руку на людей Церкви. Этим вы не укрепите, а подорвёте свою власть. Если помазанник Божий поднимет руку на Церковь, значит страна лишиться благоволения Божьего.

— К кому ты обращаешься, старик? К мальчишке, не достойному трона? Может быть, ты думаешь, что таинство миропомазания, совершённое над твоим повелителем, не принесло ему даров Святого Духа? Неужели мне и в этой комнате придётся подавлять мятеж?

Абба Авраам молча встал на колени и, коснувшись головой пола, замер в таком положении. Император тоже замер, сидя в своём деревянном кресле. Оба они чувствовали, что молчание, повисшее в комнате, было хорошим, добрым. Они вдыхали запах ладана, всегда курившегося в императорских покоях, и молились Господу. Наконец император сказал:

— Встань.

— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что над вашим грешным и недостойным слугой некогда было совершено таинство священства. Если вы считаете, что благодать священства ныне отошла от меня, то скажите мне об этом.

— Довольно, Авраам. Ни один монах Дэбрэ — Асбо не будет казнён. Но ни один из них не останется ни в столице, ни в своём монастыре. Их монастырь я отдаю монахам из Дэбрэ — Либаноса. Само название Дэбрэ — Асбо должно быть стёрто из памяти моих подданных. Всех монахов оттуда — в ссылку. Небольшими группа и в разные земли. Они должны раствориться без остатка.

— Ичеге?

— Отправляется в изгнание куда–нибудь в Гышен. Остальных — в Тигрэ, в Уолдэбба, в Эррэрэ.

— А белые воины?

— Так же отправляются в ссылку. Куда–нибудь на озеро Тана.

— Осмелюсь обратить внимание вашего величества на то, что ни один белый воин ни в малейшей мере ни причастен к мятежу.

— Я знаю. Если бы хоть один из них сказал только одно слово против императора — все до единого были бы обезглавлены. Своих монахов за измену я наказываю изгнанием, этих покарал бы смертью. Они потому и отправятся в изгнание, что ни в чём не виноваты.

— За что же ваше величество наказывает их?