Рыцари былого и грядущего. Том 3

— Почему? — никак не мог понять чернокожий воин. — Вы же видели, мессир, что я всё лучше и лучше управляюсь с двуручным мечём. Не так хорошо, как тамплиеры, но я готов тренироваться день и ночь. Мне дважды позволили драться на тренировках в полных доспехах. Было очень тяжело, я понял, как велики белые рыцари, которые легко дерутся в доспехах. Но я сильный, я научусь, я смогу.

— Не сомневаюсь, Паламид, что ты сможешь драться нашим оружием и освоишь нашу манеру боя, но дело совершенно не в этом. Вовсе не оружие делает рыцаря рыцарем.

— Да, я знаю, — радостно улыбнулся Паламид. — Тамплиеры принимают монашеские обеты, они — сильные молитвенники. Я тоже люблю молиться Господу, я хочу стать монахом и стану монахом.

— И это ещё не сделает тебя рыцарем Храма.

— Что же ещё, мессир? Я не понимаю.

— В том и дело, что тебе это очень трудно понять. В странах Запада будущие рыцари уже с молоком матери впитывают множество представлений о жизни, которые невозможно усвоить в зрелом возрасте. В странах Запада… воздух другой. Мы дышим этим воздухом с рождения. Мы — другие.

Амхара напряжённо дышал. Он нисколько не обижался, он пытался понять, о чём говорит мессир. Он долго думал, как надо задать вопрос, чтобы получить понятный ответ, и наконец выдохнул:

— Вы говорите: есть то, чего во мне не может быть. Другой способ дышать. Но расскажите, мессир, как это выглядит, то что мне недоступно. Если я не пойму — хуже не станет.

— Рыцарь всегда склоняется перед Христом и никогда не склоняется перед людьми. Достоинство рыцаря близко к царскому достоинству. А царем ведь надо родиться, не правда ли?

— Когда–то родился первый царь. Его отец не был царём. Когда–то родился первый рыцарь. Его отец не был рыцарем. Значит, я могу стать первым рыцарем–амхара.

— Ты очень умён, Паламид, ты способен слышать. Тогда слушай. Рыцарь — защитник вдов и сирот. Меч дан рыцарю для того, чтобы защищать всех, с кем поступают несправедливо. Рыцарь всегда должен творить добро и никогда не ждать за это награды, ибо награда рыцаря — на Небесах…

— …Рыцарь на своём боевом коне на полном скаку несётся прямо в Царство Небесное.

— Откуда у тебя такие мысли, Паламид?

— Из разговоров с отцом Пьером.

— Удивительно… Что ж, продолжай беседовать с отцом Пьером. Попроси, чтобы он рассказал тебе о подвигах христианских рыцарей, о крестовых походах, об истории Ордена Храма. Теперь я уже не исключаю того, что когда–нибудь ты может быть станешь рыцарем.

***

— Прошлого нет, брат Исаак. Прошлого нет и быть не может. Только глупцы пытаются узнавать и изучать прошлое. Истории не существует. Как же ты в этом прав, мой прекрасный брат.

Отец Пьер неторопливыми шагами мерил свою келью. Брат Исаак сидел на койке с непроницаемым лицом, слушая священника–франка. Все эти годы они были неразлучны, часто беседуя на самые возвышенные темы. Опала очень сблизила их, помогла стереть ту грань, которая сначала казалась непреодолимой. Впрочем, нечто оставалось неизменным. Отец Пьер, давно уже свободно владеющий амхарэ, и в священном языке геэз сделал немалые успехи. Брат Исаак, казалось, лишь случайно запомнил пару слов на лингва–франка и латыни и ему, кажется, было даже неприятно, что эти слова к нему прилипли. Эфиоп по–прежнему не хотел понимать, почему ему должны быть интересны обычаи дальних стран и дела давно минувших дней. Между тем, отец Пьер с большим терпением искал ключик к живому сердцу эфиопского брата.

— Итак, никакого прошлого не существует и никакая историография не нужна, — продолжал витийствовать отец Пьер. — И я расцеловать тебя готов, мой прекрасный брат, за то, что ты довёл эту великую истину до моего грубого разума. Я понял, наконец, почему ты прав. Да потому что у Бога — только настоящее. У Бога нет прошлого и будущего. Мы открываем Библию и читаем о творении мира. Мы читаем о втором пришествии Христа и закрываем Библию. И творение мира — не прошлое, и завершение мира — не будущее. Это вечно настоящее, ибо Христос неизменен.

Маска непроницаемости едва ли не впервые сошло с лица учёного Исаака. Он был обескуражен и озадачен, приподнят над землёй и брошен обратно. Франк уверяет его, что понял наконец глубину эфиопской мысли, но у него, Исаака, таких мыслей никогда не было. Хотя… ведь именно так он и чувствовал, именно так он и ощущал глубину мудрости молчания родной земли, а франку дано выразить это словами, да ещё словами амхарэ.

— Ты бесконечно прав, возлюбленный отец Пьер, — осторожно начал брат Исаак, понимая, что самое главное ещё не сказано, и тут его озарило. — Вечно великие императоры Эфиопии, и давно умершие, и грядущие совершают свои великие подвиги в настоящем, ибо нет для них ни прошлого, ни будущего. Вечно звучат великие «Царские песни», ибо не о прошлом они повествуют, а о настоящем.

— «Царские песни»? — отец Пьер с недоумением поднял брови.

— Да, «Царские песни» — прекрасные поэмы о великих подвигах ныгусэ нэгэст всех времён. Для них нет времени, великое существует всегда, ибо великое — вечно.

— Дашь почитать мне эту книгу?