Рыцари моря

Руководил по-своему — самоотверженно и нелепо. Прибыв на станцию из города, кандидат наук Покровский не нашел ничего лучшего, как в первое же утро отправиться на уборку территории. Конечно, уязвленным научным сотрудникам пришлось бросить свои эксперименты и размышления и вывозить грязь, которая копится почему-то так быстро и до которой никак не доходят руки...

Ему бы увлечь, организовать полную энергии молодежь без этого немого упрека и угрызений совести — легко и радостно. Но как-то не удавалось ему напоминать, зажигать умы пламенным словом. А когда понял, что без этого умения со станцией ему не управиться и наука его оказалась за хозяйственными делами в застое — ушел, решительно и круто. Руководство лабораторией оставил за собой, но со станции уехал совсем. Отстроил из простых досок вызывающе грубую хибару под скалой у маяка, в часе хода от станции на лодке, завез туда минимум оборудования — микроскоп, сушильную печь, холодильник, акваланг, лодку с мотором, пару ящиков литературы и жену. И с головой погрузился в науку.

Примерно раз в десять дней прилетал бывший начальник на станцию в изрядно побитом, некрашеном, но чистом «Прогрессе» — широкий, вызывающе бородатый, в белесой старой штормовке, глядящий на мир смоляными глазами мудреца и насмешника. Он заряжал акваланг, брал бензин, пару часов беседовал в лаборатории с подопечными, скопом решая все дела, и исчезал снова. Для срочной связи с ним использовали радиостанцию маяка, но случалось такое редко.

Единственное, что оставалось в его поведении на станции неизменно за много лет — уборка территории.

И в это субботнее утро, едва приподнялся над бухтой туман, поглотивший звук мотора, Покровский тихо причалил свои «Прогресс» к маленькому пирсу в Князевграде, поднялся в лабораторный корпус и добыл из потайного рундучка свою дворницкую амуницию — легкую совковую лопату из дюраля с бамбуковым черенком и березовую метлу.

Субботник, таким образом, был открыт, хотя на часах было лишь около семи.

К обеду во дворе тугаринского дома, где сдавалась гостиница-люкс, возникли пышные кусты шиповника, пересаженные из зарослей вокруг, песчаные и кирпичные дорожки. В окнах гостиницы голубели веселые занавески, а из трубы гостиничного камина струился слабый дымок: настал торжественный миг первой растопки.

Зайцева двор и гостиница теперь беспокоили мало: опекунов там достаточно, а быть лишним скучно. Зато в своей квартире придирчиво оглядел новый стеллаж и кухонный столик, только что собранные, проверил напор воды в кране.

— Порядок, иди обедай, — сдержанно сказал он Владимиру. — И заверни на шхуну, проверь, как убрали мусор с воды.

По пути к шхуне Владимира догнал тугаринский газик. Накрыв его облаком пыли, машина резко тормознула на повороте к пирсу, и из него выбрался озабоченный Слава Дружков.

— Слушай, это самое, кто у вас из водолазов есть?

— А в чем дело?

— Герман гостиницу сдает, стол надо сделать? — доверительно проговорил Слава. — Гости важные будут. Он просил, это самое, гребешков штук тридцать, трепангов. И Князев просил...

— Вон вижу Саньку Носова, договаривайся. Зайцеву сказал?

— Что мне твой Зайцев! — махнул рукой Слава. — Я его воспитывал, учил командовать, он еще пацаном был тогда. Что мне! Мне вон Тугарин приказал. Да и не для себя же! Тут, видишь, содружество с ним хотят заключить, договор на сто тысяч. По этой, микробиологии что-то. Это ж для станции, ты знаешь!

— Ерунда! — завелся Северянин. — Какая связь — не пойму. Договоры, деньги и эти гребешки. Если они что-то смогут, они и так сделают, должны сделать. А нет, так никакие блюда не помогут.

— Ну, в общем, я не знаю! — снова махнул рукой Слава, когда они уже шли по пирсу вдоль борта шхуны. — Не знаю.

Водолаз Санька Носов сидел с ребятами на крышке трюма. Море вокруг было чисто, мелкая рябь слепила солнечными бликами. Удовлетворенные сделанным, водолазы и студенты развлекались проверенным способом — морской травлей.

Дружков отозвал Носова в сторону и повел разговор с ним вполголоса, тайком от других. Северянин только грустно ухмыльнулся: как будто неясно, что через пять минут об операции будет знать весь поселок!

Вечером возле только что сданной в эксплуатацию гостиницы полыхал грандиозный костер. В оранжевых бликах вокруг него хлопотал Слава Дружков, вооружаясь попеременно то ножом, то поленом и топором, то крышкой от объемистого бака и ложкой. Сам бак на двадцать литров висел на стальном пруте над самым жаром и слегка сотрясался от кипящего в нем варева.

Из бака шел плотный, чуть сладковатый запах вареного краба.

Недалеко от костра, прямо на траве, в комнатных тапочках на босу ногу лежал Зайцев. Он грыз травинку и смотрел в небо, где исчезали в вихревом танце среди ветвей багровые искры.

А Северянин сидел рядом на чурбаке, смотрел в огонь и думал, как странно, что к вечеру не хочется даже почитать книгу. Усталость что ли? В городе он не мог заснуть без книги, а тут стоит только лечь — и готов.