Ржавчина

— У, какъ maman хорошо пьетъ! — смясь проговорилъ Слащовъ и продолжалъ съ маской начатый разговоръ. Розовое домино заинтересовало его. Француженка вела весь разговоръ съ нимъ какъ съ холостымъ человкомъ, намекнула на его отношенія съ княгин С., одобрила ихъ, сказала, что безъ любви и безъ «шалостей» жизнь — скука, и, наконецъ, дала понять ему, что она влюблена въ него и только искала случая сказать ему это.

Слащовъ повернулся спиной къ цыганк и отдался весь разговору съ француженкой.

«Maman» все время молчала и хотя много пила, но зорко слдила за всмъ, что происходитъ кругомъ.

Цыганка повернулась къ Бжецкому и тотъ блаженствовалъ, сидя развалившись въ кресл со стаканомъ въ рук, и, поворачиваясь направо и налво, говорилъ съ обими масками. Шатовъ курилъ, положивъ оба локтя на столъ, и не спускалъ глазъ съ «maman». Та раньше не замчала этого, потомъ она видимо смущалась его пристальнымъ взглядомъ, облокачивалась на руку, полузакрывая глаза, наклонялась къ стакану съ шампанскимъ и, точно сама не замчая, пила безъ конца.

Француженка между тмъ длала свое дло: она позволила Слащову ссть очень близко къ ней и положить руку на спинку ея стула. Николай Сергевичъ совсмъ осовлъ. Онъ очень заинтересовался розовымъ домино и упрашивалъ снять маску, но она не соглашалась.

— Кто? — спросилъ Слащовъ Шатова. Тотъ въ недоумніи пожалъ плечами.

— Всхъ петербургскихъ я знаю, — продолжалъ Слащовъ по-русски, увренный, что его дамы не понимаютъ. — Для прізжей — слишкомъ хорошо знаетъ меня и моихъ знакомыхъ, — едва двигая губами, говорилъ Слащовъ.

— Маска, ты меня съ ума сведешь, — обратился онъ къ француженк. — Открой лицо пожалуйста…

— Ни за что…

— Ну, я къ maman пристану… Неужели она у тебя всегда такая молчаливая? — спросилъ Слащовъ маску.

— Я теб говорила, что она немного нездорова сегодня, — отвтила француженка. — Оставь ее пожалуйста въ поко.

— Такъ я не отстану отъ тебя, — сказалъ Ннесъ и3 повернувшись спиной къ цыганк, придвинулся совсмъ близко съ розовой маск.

— Невжа! — обиженно произнесла цыганка, быстро встала и вышла изъ-за стола, громко отодвинувъ стулъ. Она уже четверть часа сидла молча, — никто не обращалъ на нее вниманія: Слащова заинтриговала розовая маска, Бжецкій занимался съ француженкой — рогомъ изобилія, Шатовъ все время слдилъ за. обими домино. Ея уходъ нарушилъ на минуту общее настроеніе: мужчины встали изъ-за стола и сдлали видъ, что хотятъ вернуть ее; но когда она скрылась изъ столовой, вс точно обрадовались и заняли опять свои мста.

Пользуясь общею сумятицей, Шатовъ отставилъ стаканъ отъ черной маски. Онъ усплъ разглядть ея глаза и замтилъ ихъ неестественный блескъ…

— Дайте мой стаканъ, — шепотомъ сказала она ему.

— Маска, ты забываешь, что ты — маска, — сказалъ ей тихо Шатовъ. — Надо говорить другъ другу «ты». Не выдавай себя…

Она рзко отвернулась отъ него.

— Какъ ты попала сюда? — еще тише спросилъ ее Шатовъ.

Она невольнымъ движеніемъ схватилась за високъ, какъ будто увидала что-нибудь страшное, быстро достала свой стаканъ и залпомъ допила его.

Слащовъ ничего не замчалъ. Онъ упрашивалъ сосдку снять маску, взялъ ее за об руки и цловалъ ихъ.

Черная маска, взглянувъ на нихъ, расхохоталась, приложивъ платокъ въ губамъ. Она продолжала сдержанно смяться, не спуская глазъ съ пьянаго и разнжившагося Слащова.

Шатовъ замтилъ, что плечи черной маски вздрагиваютъ все сильне и сильне. Онъ наклонился къ другому концу стола, чтобы налить изъ сифона сельтерской воды. Маска громко и неестественно расхохоталась и, схватившись за грудь, продолжала хохотать съ дикими криками.

Слащовъ, забывшій о присутствіи «старушки», не могъ ничего понять. Онъ не выпускалъ рукъ розовой маски, рвавшейся помочь своей «maman».

Шатовъ точно предчувствовалъ это, какъ будто подготовился въ такой минут: онъ быстро подошелъ въ маск, взялъ ее на руки какъ ребенка и въ севунду вынесъ, продолжавшую хохотать и биться, «maman»…

Все это случилось такъ быстро, что повскакавшая съ мстъ публика не могла ничего разобрать: кто-то громко захохоталъ, кто-то унесъ кого-то… Поздній часъ, разгоряченныя виномъ головы — спутали все. Говорили, что «вышелъ скандалъ».

Даже Слащовъ и Бжецкій думали, что произошелъ «скандалъ». «Maman» для нихъ не существовала вовсе; въ продолженіе всего ужина они не видли, пила ли она или ла, не слыхали отъ нея ни одного слова. И вдругъ, когда розовая маска встала и хотла бжать за «maman», Слащовъ замтилъ въ ней что-то неуловимое, какой-то жестъ… Его какъ обухомъ по голов стукнуло…