Ржавчина

Шатовъ быстро, черезъ весь клубъ, пронесъ маску, схватилъ шинель и, закутавъ въ нее свою ношу, бгомъ кинулся на улицу. Вскочивъ на перваго попавшагося извощика, онъ усадилъ ее рядомъ съ собой и снялъ маску. Шатовъ увидалъ передъ собою блдное лицо Анны съ сжатыми, посинвшими губами и закатившимися глазами. Все ея маленькое тльце нервно вздрагивало и губы конвульсивно передергивались. Шатовъ наклонился къ земл, схватилъ комокъ мокраго, грязнаго снгу и приложилъ его въ виску Анны, безпомощно лежавшей у него на плеч. Отъ прикосновенія холоднаго она вздрогнула, открыла глаза и начала всхлипывать какъ ребенокъ; глаза смотрли и, казалось, ничего не видали, губы натянулись и посинли.

— Анна, Николаевна, дорогая, что вы? — хотлъ успокоить ее Шатовъ.

Она отскочила отъ него, взглянула ему въ глаза и, узнавъ его, крикнула пронзительно, отчаянно. Удивленный извощикъ невольно задержалъ лошадь. Анна въ одну секунду выскочила изъ саней и хотла бжать. Черное атласное платье зашумло по мокрому снгу. Она сдлала два шага и, какъ скошенная, упала во всю длину. Шатовъ на рукахъ довезъ ее до дому.

Когда Николай Сергевичъ пріхалъ домой, онъ сейчасъ же бросился въ спальню жены. При тускломъ свт лампы, заставленной книгой, онъ увидалъ на кровати разметавшуюся, въ жару, Анну, съ широко открытыми размазанными глазами, съ всклокоченными напудренными волосами, въ черномъ атласномъ грязномъ плать. Рядомъ былъ брошенъ черный капишонъ. Горничная убжала за холодною водой. Шатовъ похалъ за докторомъ.

Къ утру болзнь опредлилась: съ Анной сдлалась горячка.

VII.

Только на шестнадцатый день она пришла въ память. Дв недли Николай Сергевичъ мста себ не могъ найти. Онъ постоянно входилъ въ спальню жены; но какъ только больная начинала бредить, онъ опрометью выбгалъ изъ комнаты.

Слащовъ былъ суевренъ. Въ безсознательномъ бреду онъ боялся услышать дурное предсказаніе, предчувствіе смерти. Онъ входилъ съ себ въ кабинетъ, начиналъ перекладывать на стол вс вещи, приводилъ все въ порядокъ, безцльно опять входилъ въ комнату жены и пользовался каждымъ маленькимъ случаемъ, чтобъ уйти оттуда, но уйти, чтобы быть полезнымъ больной.

Шатовъ вс дни проводилъ у него. Ему было очень жаль Анну и онъ какъ будто бы считалъ себя виновнымъ въ этомъ взрыв нервнаго напряженія, вызванномъ имъ наружу тогда, въ маскарад.

Какъ только замчалось ухудшеніе въ состояніи больной, Никсъ терялся и бжалъ за Шатовымъ. Тотъ спокойно и тихо измрялъ температуру, записывалъ ее, слушалъ пульсъ и принималъ какія-нибудь мры. Слащовъ, наволновавшійся днемъ, спалъ ночи какъ убитый; Шатовъ вс ночи просиживалъ около Анны. Онъ былъ радъ все сдлать, чтобы вернуть къ жизни это молодое, странное созданіе.

Уменьшенный свтъ лампы едва освщалъ большую спальню, обитую темно-краснымъ атласомъ съ блымъ ковромъ и красною мебелью. По средин комнаты виднлась широкая кровать, приставленная изголовьемъ къ стн. Почти подъ самымъ потолкомъ былъ прикрпленъ красный балдахинъ, спускавшійся тяжелыми атласными складками въ подушкамъ. Серебряные амуры, поддерживающіе атласъ, рзко выдлялись на темномъ фон. Въ тни, въ подушкахъ, зашевелилось что-то. Шатовъ быстро всталъ съ дивана и подошелъ къ кровати. Анна лежала на лвомъ боку и не могла видть его.

— Воды, — тихо сказала она, услышавъ, что подошелъ кто-то, — пить хочется.

Шатовъ молча подалъ ей стаканъ аршаду. Она взглянула на него кроткими, спокойными глазами. Она была слишкомъ слаба, чтобъ удивиться его появленію здсь.

— Приподнимите меня, — слабо сказала Анна.

Шатовъ взялъ ее подъ руки и посадилъ, положивъ сзади нея подушки.

— Слабы вы еще, голова закружится, — заботливо сказалъ онъ.

— Ничего, — проговорила она и взялась рукою за голову. — Ахъ, волосы… — безпомощно сказала она, проводя рукою по коротко обстриженнымъ волосамъ. — Когда это?

— Вамъ обстригли, когда вы были безъ памяти, — объяснялъ Шатовъ. — Нельзя было иначе компрессовъ класть, — не проходилъ холодъ къ голов.

— А я долго была безъ памяти? — спросила она его.

— Сегодня шестнадцать дней.

— Боже мой!… Значитъ, я была очень больна?… Я ничего не помню, ничего… Я и не страдала, кажется, совсмъ.

Она ослабла и опять легла.

Шатовъ поправилъ ей подушки, одяло и хотлъ сказать что-то. Анна спала уже тихимъ, спокойнымъ сномъ. Шатовъ пошелъ въ кабинетъ Никса. Онъ разбудилъ его и сказалъ, что Анна пришла въ сознаніе.

— Про меня спрашивала? — спросилъ Слащовъ.

— Н-нтъ, — замявшись отвтилъ ему Шатовъ и сталъ прощаться.

VIII.

Анна поправлялась быстро.

Уже черезъ три недли она могла сидть на кровати, разговаривать, читать… Но петербургскія знаменитости велли ей не сходить съ постели въ продолженіе шести недль.