С палаткой по Африке

— Господин Шомбурк, у вас, разумеется, нет москитов. Но у меня… Я просто не в состоянии все время подвергать свою жизнь опасности. Наконец у меня дома — жена и дети.

Излюбленный рефрен нашего малодушного берлинца был всем уже знаком. Но каким образом перед его палаткой целыми роями летают москиты, в то время как у меня на расстоянии 50 метров от него их нет совсем? Я последовал за оператором.

Одного взгляда на насекомых было достаточно, чтобы все стало ясно.

— Это гудят белые муравьи.

— Белые муравьи, — передразнил он. — Как известно, муравьи водятся на земле и под землей, но не в воздухе. Или вы станете утверждать, что в Либерии муравьи летают?

После дождя муравьиные личинки выползли и поднялись в воздух, но я знал, что в эту ночь они потеряют крылья и вернутся под землю уже муравьями. Убедить в этом нашего друга оказалось делом очень трудным. Подозрения бравого оператора рассеялись только после того, как я спокойно сел за стол и стал ловить лжемоскитов, тысячами летавших вокруг. И все же он ушел в палатку недовольный.

— Странно, что эти паразиты развелись только у меня, а у вас их нет.

Но разве я был виноват в том, что он поставил палатку поблизости от муравьиного «инкубатора»?

* * *

Съемки игрового фильма продолжались несколько месяцев. Для работы над картиной «Человек и зверь в девственном лесу» оставалось гораздо меньше времени, чем я рассчитывал и чем было нужно. Я уже однажды пережил в Либерии сезон дождей и знал, что он прервет все мои начинания.

Жара причиняла нам много неприятностей. Проникнуть в глубь джунглей оказалось невозможным, съемки зверей производились исключительно с берегов рек. Но это не всегда было минусом, так как девственные леса Либерии настолько густы, что уже на расстоянии нескольких метров нельзя увидеть животное, обладающее к тому же большей частью защитной окраской. Слона, например, трудно не разглядеть; но в тех местах, где лианы и ползучие растения сужали поле зрения до 2 метров, его нельзя было заснять даже при помощи самого сильного объектива независимо от освещения.

Зато какой обильной бывала добыча наших кинокамер на реках во время отлива! Под высокими корнями мангровых и пандановых деревьев слышались шуршание и шелест. Из зловонного ила показывались отвратительная голова крокодила или блестящее туловище змеи. Время от времени перед плоскодонным челном, в котором я скользил по болотам и прибрежным заводям, в воду нырял пернатый водолаз. Стаи обезьянок шумно резвились в кронах деревьев.

Еще интереснее было наблюдать жизнь мелких существ, которым «старый африканец» обычно не уделяет внимания. Мы останавливались у какой-нибудь илистой банки и в полном молчании выжидали несколько минут… Из ила высовывалась клешня, за ней робко появлялась вторая, третья, и вскоре вся отмель оказывалась усеянной раками-отшельниками. Тут же затем выползали из своих жилищ тысячи более крупных и совсем малюсеньких раков. С большим усердием принимались они за дело: засовывали в рот микроскопические кусочки ила и клешней выталкивали их обратно. Получались катышки, раки накладывали их один на другой, пока не образовывался целый слой таких шариков. Время от времени какой-нибудь рак исчезал в своей норе, но затем поспешно из нее выползал, словно боясь потерять драгоценное время. Тот, кто обладает хорошим слухом, мог не только видеть, но и слышать это явление природы. Казалось, что где-то вдалеке поют; ухо улавливало то более высокие, то более низкие звуки.

Мне не удалось установить, высасывают ли раки из илистых зернышек пищу. Одного неловкого движения, одного звука было достаточно, чтобы маленькие существа с быстротой молнии исчезали, оставив после себя след — шероховатую поверхность ила.

Еще занятнее был другой обитатель илистой банки: Perlophthalmus koelreuterl — вьюн вислобровый. Стоило потревожить эту рыбку, имеющую около 15 сантиметров в длину, как она начинала скакать по поверхности воды. Терпение наблюдателя вознаграждалось тем, что он видел, как под лучами солнца переливались множеством красок мокрые светло-коричневые и серо-зеленые тела рыб с серебряными, синими, серыми пятнами. Особенно любопытно то, что эти веселые маленькие прыгуны могут существовать не только в воде, но, подобно амфибиям, и на земле. Они плавают и даже ползают при помощи несоразмерно длинных рукообразных грудных плавников. Порой они взбираются на целый метр по корням мангровых деревьев, но, испугавшись чего-либо, немедленно кидаются в воду и удирают прочь.